Сергей Клычков: Чертухинский балакирь

Не знаю, с кого начать, с чего начать!..

Садитесь, друзья мои, садитесь, товарищи, родня и знакомыши, не войдет все Чертухино - тесно у меня в избе, зато широко у хозяина сердце!..

Буду я глядеть на вас с печки брюхатой, вспоминать всю нашу судьбу, как на поминальном обеде, все вспомню, ничего не забуду и навек закреплю, как торжественный дьяк челобитню!..

*****

Сторона наша лесная, дремучая, темная!..

Век по заоколице ходит солнце за облаком, сощурившись на болота и гати, и редко выпадет час, когда, словно странники, упершись в дальние взгорья дождевым кривым подожком, уйдут облака в полуночи на самый край чертухинского всполья, где, огибая покатые груди холмов, вьется наша лесная шептуха - Дубна; тогда-то поплывут над рекой вдоль дубенского зелено-муравного берега соломенные и тесовые крыши, и вознесется высоко, под самый месяц, колокольный купол чертухинской церкви, и с непомерной своей высоты поведет приподнятой бровью и моргнет хитрым глазом месяц, круглый, как именинный пирог!

Хорошо в этот месячный час выйти на двор из избы или спросонья взглянуть из окошка: кругом все как и днем, только теперь все будто плывет, от земли оторвавшись, только туман накинул на все свои прозрачные тени; лес подошел к самой околице и машет широким рукавом на крыльцо, а по другую сторону поле тихо дышит еле заметными перекатами бугорков, убаюканное в своей большой колыбели!

Тогда-то и придет на разум наш, блаженной памяти, чертухинский враль, Петр Кирилыч по фамилии Пенкин, у которого все в жизни было так же, как и у всех, только ему все казалось иначе, как, может, никогда и нн у кого не бывает, отчего мужик часто, для себя самого невдомек, завирался.

Да и то надо сказать: иной проходит по лесу весь день, а и елки хорошо не увидит, и ничего с ним в лесу не случится…

Скушно у нас теперь без Петра Кирилыча стало!..

*****

Давно это было…

Лет, может, тридцать, а то и поболе…

О то время все наше Чертухино стояло всего только на два порядка… Жили, значит, не очень обширно, не то что теперь… В Чагодуй еще ни шоссе не было, ни железной дороги, стояли кругом леса, каких теперь больше не вырастет на этом месте, и в этих лесах чего-чего только не шушилось… Мужики были домоседы, без нужды за околицу его не выгонишь, да и страшно было отходить от родного дома.

Один Петр Еремеич - был он тогда молодой да фартовый - куда только не гонял свою тройку, да Петр Кирилыч на своих на двоих измерил, почитай, всю землю липовым лаптем: один был ямщик, а другой - побирушник.

Эх, нет теперь ни того ни другого!..

Петр Еремеич в песне живет, а Петр Кирилыч в людской поговорке.

Говорили про Петра Кирилыча, что он в год своей смерти умирать все же домой воротился: будто нашли его мертвым возле церковной ограды и погребли в том самом месте, где наше кладбище дает в поле большой завулон; завулон потом, когда клали ограду из камня, решили спрямить, и Петр Кирилыч навсегда, знать, ушел из памяти ближних своих и родных…

Да мало ли что говорили!..

Может, Петр Кирилыч и впрямь тогда умер возле церковной ограды, а может, и нет, может, Петр Кирилыч жив еще по сю пору!.. Кто его знает?.. Наверное сказать что-либо про Петра Кирилыча трудно, потому что и сам он в меру любил загибать, сиречь - речь говорится - приврать, и все так повернуть, что можно было дивиться, а не поверить нельзя!..

На то и прозывался: балакирь!..

*****

Чудна наша мужицкая жизнь!..

Подчас и не поймешь, для чего заведена вся эта ваторба?..

Живет, живет человек, переломает на веку столько, что впору двум медведям на бору, а толку от этого - грош!..

Один крест на кладбище, под которым в родительскую субботу кутью клюют воробьи… Для этих воробьев человек, может, весь век свой хлопочет, и если кто мог бы - да встал из могилы, да посмотрел на тех воробьев, так тогда сам себя семь раз бы назвал дураком!..

Оттого, знать, Петр Кирилыч очень-то и не зарился на работу.

Сызмальства был он материн сын, большой лыня и увалень, - до казенных лет пролынили они с братом Акимом за отцовской спиной, большого горя и недохватку не видя… Когда же смерть подобрала стариков, Аким сразу, после ставки в солдаты, тут же женился - обоих их занегодили, была у них грыжа в природе, - по маковку завалился работой, как медведь в берлоге сучьем, Петр же Кирилыч как был жердяем, так и остался!..