** "Танцуют все!" {франц.)
*** Что вы делаете! Не нужно! (франц.)
- Вы только не вздумайте прогонять меня! Я еще не успел на вас порадоваться, посмако-вать. Обещайте, что ваша любовь у меня останется, что бы ни случилось, - бормотал он заплетающимся языком.
- Геня, перестаньте! Мы не одни. Потом поговорим.
- Нет, теперь, а то я ночь не буду спать. Вчера, Леночка... вчера... у меня был неприятный день... Мне это тяжело, честное ленинское! Уж этот мне Шерлок Холмс! Ему охота по службе выдвинуться, а я тут при чем? Я вообще-то, честно, люблю вас... Вы - милашка такая! Только зря вы мне вашего пажа подставили...
- Что? Что?! - в ужасе вскрикнула Леля.
- А вы обещайте, что не разлюбите! - продолжал бормотать Геня. - Ну да, может быть, они не узнают... Я вас спрашиваю: где тут моя вина? Я сам пострадавший - помешали моему счастью с девушкой... Я вас спрашиваю... У меня любовь, а они лезут - Дашкова им подавай...
Геня совсем раскис и, свернувшись клубком, соскользнул, словно куль, к ее ногам.
Шофер в эту как раз минуту затормозил перед домом Лели.
- Ну, девушка, кавалер ваш, видать, совсем размокропогодился! Как нам теперь быть с ним? В отрезвиловку, что ли, доставить?
Но Леля, вся заледенев, не понимала, о чем он говорит.
- Господи, Господи! Что же это! - повторяла она, хватаясь за голову.
- Да ничего, протрезвится! А вот кто мне теперь платить будет? Есть ли у вас деньги, девушка?
Сообразив наконец, о чем говорит шофер, Леля стала растерянно шарить у себя в сумочке и в карманах, где, к счастью, неожиданно отыскала то, что было нужно. Протянув деньги шоферу, она назвала адрес Гени, а сама бросилась к подъезду, словно убегая от погони.
- Боже! Боже! - слетало с ее холодных губ.
Глава тридцать третья
Накануне первого мая, сразу после работы - утренняя смена кончалась в три часа, Олег помчался на вокзал, в восторге от мысли, что может провести дома двое с половиной суток. Он и Маркиза взял с собой.
В Ленинграде, выскочив с собакой на ходу из трамвая, он забежал в гастроном на углу купить Асе и Славчику по пирожному.
Но дома было безрадостно - вчера Наталью Павловну вызвали в часть и взяли подписку о невыезде, а это значило, что со дня на день следовало ожидать ссылки.
Олег возмутился:
- Какая жесткость! Человеку скоро семьдесят! Вот нелюди!
Ася плакала, и Олегу даже пришлось строго поговорить с ней, чтобы как-то воззвать к ее мужеству.
Приложившись к ручкам Натальи Павловны и француженки и обменявшись с ними несколькими словами по поводу тех мер, которые следовало принять, Олег пошел в ванную, предвкушая удовольствие встать под душ, но натолкнулся там на Асю: она сидела на краю ванны с печально склоненной головкой и распущенной косой.
- Ты точно сестрица Аленушка, окликающая братца Иванушку... Ася, да ты опять плачешь!
- Я очень боюсь за бабушку. Я не смогу быть больше мужественной, я вдруг увидела бессилие: удар - выпрямимся, залижем раны, снова удар... опять из последних сил наладим жизнь, и снова... Когда же конец? У меня такое чувство, что наше гнездо разоряют. А ты стал слишком суров в последнее время, ты, может быть, разлюбил меня?
- Что ты! Что ты, родная! Никогда еще я не любил тебя так, как теперь! Но бывают минуты, когда с человеком, который падает духом, следует заговорить решительно и даже строго - только и всего! Прости, если я тебя обидел, моя чудная девочка. Ну, улыбнись же! - Но она закрывала лицо руками, и он увидел, что сквозь тонкие пальчики текут слезы. Кто-то толкнул Олега - это пудель протискивался к своей хозяйке, большие черные глаза собаки тревожно и соболезнующе устремились на Асю, но та не изменила положения.
- Теперь горе даже то, что могло бы быть счастьем, теперь все горе, все. Мне жалко нас всех, мне жалко самоё себя... - шептала она сквозь слезы.
- Да что же все-таки случилось, Ася? Какое еще осложнение или горе? Посмотри, я около тебя на коленях, не мучай меня и свою верную Ладу, скажи нам. - Она молчала, глядя в пол; нахмурившись, он молча всматривался в нее... - Кажется, я догадываюсь... Я правильно догадываюсь? - и взял ее руку.
Она кинула на него быстрый пугливый взгляд из-под ресниц и снова их опустила, на щеках остановились две крупные слезинки.
- Я угадал. Но разве это уж такое горе? Сейчас, конечно, очень трудный момент, я понимаю... И все-таки: неужели мы с тобой будем считать это несчастьем? Слезы-то, слезы, какие соленые, горькие, вкусные... - Он целовал ее мокрые щеки.- Ага, улыбнулась! Твоя улыбка - как радуга после дождя. Ася, послушай: а что если там девочка - дочка?
Читать дальше