Олесь Гончар - Берег любви

Вчера, когда выпала удобная минута, Инна спросила председателя:

- Савва Данилович, есть у меня вопрос один деликатный: как вам при вашей огромной председательской власти, при вашем, ну, сказать бы, всемогуществе все-таки удается не потерять...

- Не потерять совести - это ты хотела сказать? - сразу засмеялся он.Что нс совсем обюрократился, сердце жиром не наплыло?

- Именно это.

- Грешен и я, дорогая, не идеализируй. Бывает, днем выдашь сгоряча кому-нибудь "комплимент", потом всю ночь мучишься: что это с тобой? Стал ужо толстокожим?

Забываешь, ком был, чьим доверием пользуешься? Нет, дружище, если дальше пойдет так, руководящее кресло тебе уже противопоказано, подавайся-ка ты, брат, неводы таскать в "рыбтюльку"!..

- Положение ваше, Савва Данилович, положение нашего кураевского Зевса, в самом деле таково, что могли бы II очерстветь... А если не очерствели, если и при таких дозах почета да славы сердце нс потеряло способности реагировать, не утратило чуткости, то мне как медику просто любопытно знать: почему?

Чередниченко нахмурился и ответил не сразу.

- Если не зачерствел. Инка, если душа не превратилась в курдюк овечий, то это больше заслуга, знаешь, чья?

Тех, многих из которых уже и на свете нет. Которые ночью перед боем Савву Чередниченко в партию принимали, руки - до единого - подняли за него перед самым выходом в десант...

- Ну, это я понимаю, а еще что...

- Ох, дотошная,- улыбнулся председатель и добавил с неожиданной нежностью в голосе: - А еще - это заслуга моей Варвары Филипповны. Если бы даже и захотелось карасю в ил равнодушия погрузиться, она не позволит сразу же здоровую критику наведет тумаками, своей отрезвляющей скалкой!

И снова про ту мифическую скалку, о которой уже и в области слыхали от него,- принародно, с трибун...

Отшумел механизированный ток. Не клубится больше над ним пылища тучами днем и ночью. Уводят с полей технику, стягивают отовсюду вагончики, которые были кратковременным пристанищем для тех, кто убирал урожай. Комбайны разных марок старые, еще эмтээсовские ветераны и современные, хваленые "Колосы" и "Нивы"

выстроились в ряд, стоят, отдыхают. Тихие какие-то, стали вроде даже меньше габаритами, будто отощали, исхудали после своих круглосуточных плаваний по степному морю.

Отдых, однако, будет недолгим, постоят день-другой, пройдут необходимую профилактику - и снова в путь-дорогу, за Волгу, в далекий Казахстан, на подмогу целинникам.

Семейный экипаж Ягничей сейчас тоже здесь, возле своего "Колоса". Инне видно, как ее брат, тот самый Петроштурманец, вылезает из-под комбайна весь в пыли и мазуте (нарочно, видно, для комбайнерского шика не умывается), подходит к отцу, что-то говорит ему с серьезным, независимым видом. Равный с отцом, поровну делил с ним все, что требовала от них страда. С утренней зари хлопочут тут вдвоем. Что отца никакая сила отсюда не оторвет, это понятно. Но и его "ассистент" держится возле "Колоса"

неотлучно; побывал вот уже под комбайном, снизу осмотрел, затем вылез, обошел вокруг, доложил отцу и снова ждет дальнейших указаний... Пускай подросток, но и у него были сейчас основания испытывать гордость: провел вместе с отцом всю жатву. Инна порой даже ревнует, когда отец в присутствии гостей, впадая в свою привычную сентиментальность, начинает петь сыну дифирамбы, со счастливым туманом в глазах рассказывает, как взял он впервые своего штурманца на комбайн для пробы. "Доверил ему штурвал, и парнишка так старался, так намаялся за тем штурвалом, что вечером, только с комбайна, бряк под копну соломы и в сон... "Постой,- говорю,- Петре, не спи, ужин нам везут!" - "Хорошо,- отвечает,- не буду спать". Нс успели и на звезды глянуть, ужин подвезли.

"Вставай, штурманчик, подкрепимся". А штурманчик уже не слышит: свернулся калачиком под соломой, и тут хоть из пушок пали - но добудишься... Потом слышу - и по сне возится,- улыбается рассказчик,солому руками ловит, выдергивает, вырывает штурманец мой - это у него "камера забилась"..."

tly, теперь Петруха подрос, втянулся в работу, поднаторел, отец и в Казахстан этим летом берет его - что ж, ассистент, правая рука...

Поскольку комбайнерам скоро в дорогу, Чередниченко распорядился устроить общий, как бы прощальный обед - зовите всех, кто на току и неподалеку от тока. Пускай без музыки, но как-то надо же уважить людей перед дорогой...

Инна заставила все-таки брата-штурманца умыться, прежде чем он сел за стол. Сама и сливала ему на руки, на шею.

- Не будь же ты таким злостным нарушителем гигиены! Глянь, в ушах гречиха растет! Умывайся, я тебе говорю, как следует умывайся! приказывала она.