Олесь Гончар - Берег любви

Инну Ягнич счастье не обошло стороной, в день распределения она выскочила из кабинета с радостным блеском в глазах:

- Кто куда, а я в Кураевку!

Стало быть, повезло, место - согласно желанию. Перед этим, для надежности, поступил из Кураевки вызов на нее, председатель колхоза просил направить Инну Ягнич в родное соло, и, несомненно, это тоже было каплей может, даже решающей - на распределительные весы. Ведь голос принадлежал не кому-нибудь, а знаменитому Чередниченко, которого знает вся область: бывший комбайнер, а теперь председатель передового, известного всему побережью хозяйства, Герой Социалистического Труда, влиятельный человек, попробуй к такому голосу не прислушаться.

Инна в самом деле рада: возвратится домой, к родным, будет изгонять болезни из своих односельчан. На одном из "Метеоров" вскоре и помчится, взвихривая воду, оставив другим эту крепость с ее козами и седыми бурьянами. Гдето там встретит ее другой мир: открытая приморская степь, ровная, как футбольное поле, с низкой ломаной полосой берега; еще с моря заметишь рыжий слои глины, а поверх отчетливую, бесконечную ленту чернозема, который вместе с травой, с корнями пырея из года в год охватывает море во время бушующих осенних штормов.

- С твоими оценками, Инка, могли бы тебе предложить что-нибудь и получше,- сказала Клава Приходько, которая хоть и дружила с Ягнич, но всегда ей чуточку завидовала.- В первоклассный бы санаторий, например, под магнолии и кипарисы... А тут - Кураевка...

- Сама попросила.

- И не жалеешь?

- Нет.

Однако ж вот теперь червячок сомнения нет-нет да и шевельнется в ее душе: в самом ли деле не пожалеет?

Будет ли счастливым для нее этот кураевский вариант?

Может, девчонка, взвоешь еще, да будет поздно? Довольно ясно представляет она свою кураевскую перспективу: будут идти к тебе механизаторы с кровавыми ссадинами на руках, со свежих ран будешь смывать степную пыль, ведь производственные травмы там, увы, покамест не редкость, особенно в ночную пору. Будут идти женщины, солдатские вдовы, со своими застарелыми болезнями, капризные пенсионеры будут вымогать долголетия, а ты принуждена будешь чуть ли не с бою брать каждое место в кустовой больнице, поскольку строительство своей, колхозной, до сих нор еще только планируется, а в той, "укрупненной", мест нс хватает - иногда больные даже в коридорах лежат.

Будет, будет тебе, милая, хлопот, не заскучаешь...

- Золотая Бенгалия ваша, девоньки,- сказала Вера Константиновна,понятие растяжимое... Золотой она, похоже, бывает только там, где вас более всего ждут.

И сказано это так было кстати! Инна молча и благодарно посмотрела на преподавательницу: Кураевка действительно ждет ее. Отец, мать, родня... Да еще тот, чьи влюбленные глаза даже издалека светят тебе, тот, кому слагались по ночам твои жаркие письма, твои - чаще так и не отправленные тайные песни.

Песня называлась "Берег любви", и рождалась она в одну из тех ночей, когда томилась душа в разлуке с Кураевкой и тревожное какое-то предчувствие мучило Инну, когда казалось ей, что только этот эмоциональный всплеск (сгусток боли, горячей исповеди и заклинания), только волшебная сила чувства, раскаленного до пения, помогут ей удержать в себе то, что она более всего боялась утратить.

Речь шла не о желании прославиться, не о забавах тщеславной молодости: из глубочайшей душевной потребности родилось то, что родилось. Инна видела, что песня принадлежит не только ей, мелодию помогали подбирать подруги, на нотную бумагу она переносилась при участии молодых преподавателей музыкальной школы - коллективным этим усилием и волнением песня выметнулась па сцену, в жизнь. Авторская скромность девушки понималась всеми. Имя поэтессы утвердилось за нею. за Инной Ягнич, хотя нс обошлось, конечно, и без едкого острословия по поводу выхода, дескать, на арену "новоявленной Сафо", кураевской Маруси Чурай. [Маруся Чурайполулегендарная девушка-поэтесса XVIII в., за которой утвердилось авторство нескольких популярных в народе украинских песен.]

Неожиданный успех не вскружил Инно голову, не помешал ей по-прежнему быть прилежной в учебе, старательной на практических занятиях, потому что все-таки не перо, а шприц медсестры казался ей важнее и надежнее всего остального. Песня песней, а ждет тебя постоянная, долгая и будничная работа, и девушка готовилась к ней со всем кураевским упорством и терпеливостью; жизнь любит терпеливых, она помнила эту отцовскую науку и внутренне принимала ее. Но все же факт неожиданного творческого порыва не прошел для Инны бесследно, не раз ловила себя на желании, чтобы песню подхватило и понесло, чтобы дошла она какими-то неведомыми путями до сердца и слуха того, желанного, кому от песни этой, быть может, тоже стало бы теплее. Представляла, как ему теперь нелегко; тошнехонько там, где он очутился, где искупает вину свою.