Иван Гончаров - Письма столичного друга к провинциальному жениху

Вот, кажется, и всё, что я хотел высказать тебе относительно внешней стороны уменья жить. Указывая тебе на твои больные места, на твои раны, я хотел дать почувствовать тебе зло и найти средства к искоренению его. Приняв предложенные мною тебе начала и устыдясь собственного безобразия, ты уже легко усвоишь себе важнейшую часть этой науки, потому что, как я сказал в первом письме, ты от природы добр, благороден; недоставало только внешнего блеску, чтоб ты был и порядочен.

Дальнейшие мои письма не будут уже заключать укоризны тебе. Они вместе с ответами твоими составят ряд исполненных достоинства и важности бесед двух друзей о внутренней стороне уменья жить, тонких и отвлеченных воззрений на великую науку, так, чтоб со временем из нашей переписки образовалась полная теория уменья жить, которую мы потом предадим тиснению в поучение людям.

В заключение скажу тебе, что я исполнил твои комиссии с заботливостию, с таким усердием и мелочною внимательностию, к каким способен только старый, испытанный друг. Во-первых, я ничего не сделал так, как ты просил, а так, как следует; во-вторых, я простер свою заботливость о делах и выгодах друга до того, до чего уже не простирают ее нынешние друзья, чем самым и стал в подвиге дружбы наряду с античными героями-друзьями, именно: я сверх присланных тобою 3500 руб. серебром истратил еще две тысячи руб. серебр. своих! Я знаю, что ты, в умилении от этого подвига дружбы, оценишь мое усердие и вышлешь мои деньги с первою почтою, не говоря ни слова, чем и ознаменуешь свое торжественное вступление в класс порядочных людей.

Прощай!

Друг твой

А. Чельский.

Письмо третье и последнее

Два месяца спустя

Любезный друг Василий Васильич!

Я получил с почты пакет со вложением двух тысяч рублей серебром, без всякой приписки. Но как на конверте означен уезд, в котором ты живешь, и на печати вижу твой герб, то и догадываюсь, что письмо и деньги от тебя. Ты исполнил мое ожидание: прислал деньги, не говоря ни слова, но не в ознаменование вступления своего в класс порядочных людей, как я надеялся, а в знак отречения от них, и, кажется, безвозвратного. Я поражен ужасом и глубокою печалию. И так погибли мои самолюбивые замыслы: не помогла ни любовь к человечеству, ни дружба к тебе! Погибла и полная теория уменья жить для света! Грустно, больно душе, Василий Васильич! Скрепя сердце, со слезами на глазах, уведомляю тебя о получении денег и твержу: гибнешь, гибнешь, друг мой, в омуте цинизма и дурного тона! Но за что же ты увлекаешь туда прекрасную женщину, которой судьба назначила блистательный путь на широкой арене порядочного общества? Слушай: если когда-нибудь искра хорошего тона проникнет в твою душу и ты ощутишь жажду изящества, порядочности, уменья жить, то вспомни, что к тебе простерта всегда рука друга, готовая извлечь тебя из бездны дурного тона.

Друг твой

А. Чельский.