Максим Горький - Приложение к 'Несвоевременным мыслям'

Например: когда один из лидеров кадетской партии объявил ее "оппозицией Его Величества" - это было "самоограничение" - не правда ли?

А когда "партия народной свободы"28 блокировалась с октябристами29 партией, которая рукоплескала вешателю Столыпину - это ведь было тоже "самоограничением"?

И когда партия народной свободы извинялась перед Столыпиным за то, что красноречивый Родичев нетактично упомянул о пристрастии Столыпина к "пеньковым галетухам"30, которыми он душил народную свободу,- это тоже было "самоограничение" - не так ли?

Можно восстановить в памяти сотрудников "Речи" и еще десятки подобных же актов "самоограничения"; партия "народной свободы" самоограничивалась крайне неумеренно и, так сказать,- запойно. Это все знают и помнят, кроме газеты "Речь", конечно.

Но даже и почтенные сотрудники этого органа будут - я уверен - очень изумлены, если они, прочтя "Программу конституционно-демократической партии", дадут себе ясный отчет в том, до какой степени "самоограничилась" эта партия.

Отсюда - понятно, почему "Речь" так часто, так упрямо проповедует необходимость "самоограничения" - это она делает по привычке31.

Люди, верующие в искренность "Речи", могут позволить себе роскошь надеяться, что, ограничив себя слева до пределов последней возможности, "Речь" и партия ее скоро начнут ограничивать себя и справа. Я в это не верю.

Но я вижу, что пример кадетской партии в деле "самоограничения" находит подражателей среди других партийных организаций и что этот процесс в сущности своей становится уже процессом самоубийства революции, ограничения законных прав демократии.

В МОСКВЕ

"Новая Жизнь" No 175, 8(21) ноября 1917 г.

Днем 26-го в Москве32 заговорили о сражении на улицах Петрограда,- 75 тысяч убитых, разрушен до основания Зимний дворец, идут грабежи, пылают пожары.

Как ребенок сказки, русский человек любит ужасы и способен творить их, он не однажды доказывал эту способность и еще не раз докажет ее. Но даже и он отнесся к страшным слухам о Петрограде недоверчиво:

- 75 тысяч? Вздор!

И, чувствуя нелепость преувеличения,- не обнаруживал особенной тревоги.

Около полуночи на 27-е, захлопали первые выстрелы, где-то у Театрального проезда; мимо театра Совета р. д. провели раненого солдата; разнесся слух, что обстреляны юнкера, которые шли в Кремль занимать караулы. Не удалось выявить, кто стрелял в них, но, вероятно, это были те "охотники на человека", которых смутное время и русская "удаль" родят сотнями. Через несколько минут такие же удальцы дали из-за угла семь револьверных выстрелов по двум извозчикам в Фуркасовском переулке,- об этом было сообщено в Совет, и солдаты, посланные оттуда, арестовали несколько "вольных стрелков".

Стреляли всю ночь; милиционеры33 - со страха, хулиганы - для удовольствия; утром вся Москва трещала; к ружейным хлопкам присоединился гнусный звук пулеметов, неистово кричали встревоженные галки, и казалось, что кто-то рвет гнилую ткань...

Но все это еще не нарушало обычного течения жизни: шли учиться гимназистки и гимназисты, прогуливались обыватели, около магазинов стояли "хвосты", праздно любопытствующие зрители десятками собирались на углах улиц, догадываясь - где стреляют.

Поистине - мир создан для удовольствия бездельников! Стоит у памятника Первопечатнику густая толпа, человек в пятьсот и, спокойно вслушиваясь в трескотню на Театральной площади, рассуждает:

- Со Страстного главу сбили.

- По "Метрополю" садят.

Какие-то, всему чужие люди, для которых событие, как бы оно ни было трагично,- только зрелище.

Вот одному из них попала в ногу пуля, его тотчас окружают человек полтораста, ведут к Проломным воротам и, заглядывая в лицо, расспрашивают:

- Больно?

- Идет, значит - кость цела!

Разумеется, и этот хлам людской проявляет свою активность и,- как всегда,- конечно, проявляет ее по линии наименьшего сопротивления,- уж так воспитаны, вся русская история развивалась по этой линии.

Какой-то солдат, видимо обезумевший со страха, неожиданно является пред толпой и, припав на колено, стреляет, целясь в безоружного юнкера,толпа, не успев помешать выстрелу, бросилась на солдата и задавила его, растерзала. Уверен, что если б солдат было трое,- толпа разбежалась бы от них.

* * *

Перестрелка все растет, становясь гуще, раздраженнее, на улицах являются патрули и очень заботливо уговаривают зрителей:

- Пожалуйста, товарищи-граждане, расходитесь! Видите - какое дело? Не ровен час - убьет кого-нибудь, али ранит. Пуля - дура. Пожалуйста...