Максим Горький: Тимка

Иногда он холодно рассудителен, точно старик, но чаще кажется мне человеком, душа которого еще слепая, не прозрела да к тому же и заперта, как птица, в тесной клетке.

В школе его интересует больше всего барыня, у которой "голосище".

- Вроде - как бас, возьмет низко, так даже гул по горнице!

- Она чему учит?

- Как - чему? Петь. Она, брат, говорит мне, что если я выучусь по нотам, так мне тыщи дадут.

- А еще чему учат там?

- Ну... разному. Писать, читать. Всего скушнее - география. Всё города разные, народы. Один город называется - Тумбукту. Ей-богу! Поди-ка врут, нет такого города...

В сумраке вечернем его лицо становится благообразнее, одухотворенней. Говорит он со мною охотно, но у него нет слов, которые надолго запали бы в память сердца.

Когда я прошу его спеть, он садится к окну и, глядя в поле широко раскрытыми глазами, поет особенно старательно, особенно четко, рисуя гибким голосом всё, о чем говорит песня.

И в этот час мне почему-то бывало очень жаль его.

Прекрасно чувствуя всё, о чем поет, Тимка не видит, не понимает горя людей, окружающих его, и когда я, с трудом, навожу его на беседу о жильцах Хлебникова, он равнодушно отталкивает меня ленивыми словами:

- Ну, какие они люди! Мусор. Не работают. Тут только Кешин... он хоть около бога живет, четью-минею читает.

И, покачивая длинным носом, облизывая губы тонким языком, говорит уверенно:

- А бабу эту я у него отобью! Не больно молода, а хорошая баба. Отобью.

Потом снова начинает песню. В его песнях всегда кто-то куда-то идет, кого-то любит, тоскует, и все люди песен - разбойники, девицы, бурлаки такие хорошие, вдумчивые. А сам Тимка - никуда не хочет идти, ни о чем не тоскует и, кажется, не думает ни о чем.

Иван Лукич Хлебников возненавидел Тимку упрямой, необъяснимой ненавистью старого козла.

Хлебников - человек толстенький, но нездоровый, Дыхание у него тяжелое, со свистом, лицо землистое, точно у покойника на второй день смерти, но - это очень бойкий и деятельный человек.

Тревожно благочестивый и всегда озабоченный несчастиями дома, города, мира, он находит десятки причин, по силе которых - нельзя петь песни.

- Эй ты, хромой прохвост,- орет он сиплым голосом, выскакивая по утрам на крыльцо нечесаный, немытый, в сером пальтишке, заменяющем халат.- Ты чего орешь? Ночью в городе пожар был, три дома сгорело, люди в слезах, а ты распустил глотку...

- Отстань,- говорит Тимка.

- Как это - отстань? Я что говорю,- пустяки, шутки?

И Хлебников набрасывается на Кешина:

- Семен Петров - ты что же? Ты человек разумный, ты его учи.

- Я не могу учить чужого человека,- говорит Кешин кротко, но как-то подзадоривающе.- Кабы он мне сын был, а то - племянник и прочее, пятое, седьмое...

- Ах, господи! - горестно изумляется огородник, закатывая под лоб маленькие, беспокойные глазки.

Он, к сожалению, читает по утрам местный "Листок", и у него, кроме канунов праздников, всегда имеется множество оснований запрещать пение: похороны известных людей, крушение поездов, слухи о плохом урожае хлеба, болезни высоких особ и разные несчастья на суше и на воде.

- Тимка, окаянная душа! - неистово орет он, высунувшись из окна и размахивая газетой.- Третьего дня Исай Петров Никодимов скончался, первейший благодетель города и кавалер орденов, его сейчас отпевают в соборе в присутствии всех именитых людей и губернатора,- не стыдно тебе, лубочная рожа?

Тимка - поет.

- Ты бы, Тимоха, тово, уступил бы и прочее, пятое, седьмое...осторожно говорит Кешин, когда вой домохозяина надоест ему.

- Ничего, съест,- бормочет Тимка.

Хлебников трясется, топает ногами, лицо у него синее, глаза выкатились. Он доходит в гневе до того, что начинает швырять в хромого кусками обручей, палками, но это не возмущает Тимку; бросив работу, певец удивленно смотрит на огородника и потом, согнувшись, хлопнув себя по коленям ладонями,- смеется, говоря:

Вот - домовой!

- Не дразни,- советует Кешин негромко и - кажется - неохотно.

- Да я его не трогаю,- спокойно говорит Тимка, принимаясь за работу.

А Хлебников, еще более раздраженный этим спокойствием, крикливо жалуется дьякону, задыхаясь, размахивая руками:

- Отец,- ты что же глядишь, ты должен унять его...

- Взбучку дать надо,- рычит дьякон гробовым басом, но когда Хлебников уходит, он грозит вслед ему волосатым кулаком и говорит:

- Фарисей.

И советует Тимке:

- Ты ему, другой раз, повеселее спой!

Все жители Хлебникова с величайшим интересом наблюдают, как, день за днем, растет ненависть огородника к хромому бондарю,- чуть только на дворе зазвучит сиплый голос хозяина - отовсюду из углов, из окон высовываются встрепанные головы, напряженные, измятые рожи.