Петр Краснов - Выпашь

Она осталась православной, но ее православие и ее Русский язык не болеее, как снобизм. Может быть, остаток твоей Русской души.

Долле замолчал. Он ждал, что скажет Петрик. Но тот молчал.

— Конечно… Если ты придешь, — тебя признают… Доказательства неоспоримы.

Все права твои. Тебя возьмут в дом… Ты станешь тоже миллионером… но, я боюсь, что вместе с миллионами тебе придется стать и англичанином.

Петрик нервно пожал плечами.

— Никогда, — прошептал он.

— Ты можешь… Это, конечно, твое законное право… Ты можешь отказаться от всего и взять ее, как она есть. Она твоя по крови… Она твоя дочь…

— Как Анеля со Старым Ржондом… — Петрик брезгливо подернул плечами. — Нищета… нищета, — прошептал он. — На одной постели в крошечной комнатушке отеля Модерн… В mаisоn dе соuturе… или vаndеusе в универсальном магазине…

Она играет на рояле… Барабанит по ночам в каком-нибудь ночном ресторане…

Дочь ротмистра Ранцева… Скажи мне… Ты им обещал узнать обо мне?

— Да.

Лакей доложил, что обед подан.

— Идем обедать, Петрик. За столом все и обсудим…

Петрик неподвижно стоял у окна. Пальцы быстро крутились, выдавая сильное его волнение.

— Скажи им… Понимаешь… — не отворачиваясь от окна, не громко, но очень твердо, с какою-то непривычною печалью, говорил Петрик, — Ты скажи им… Завтра же… Ты справлялся в Обще-Воинском Союзе… Ротмистр Петр Сергеевич Ранцев убит в конной атаке 29-го мая 1915-го года… Это будет почти правда.

Петрик резко повернулся от окна.

— Ну… Идем обедать, — сказал он, — я, по правде сказать, совсем не хочу есть. Давно отвык так много есть.

И на лестнице, спускаясь в столовую, Петрик, шедший впереди, сказал глухим голосом:

— Пусть на тот… Мой портрет… Прицепят георгиевский и креповый, черного крепа бант…

В его голосе было с трудом сдерживаемое рыдание.

Обедали молча. Оба ничего не ели. Блюда приносили и уносили нетронутыми. Долле часто поглядывал на золотые часики браслет, бывшие у него на руке. Он точно кого-то поджидал, куда-то спешил. Когда подали сладкое, апельсиновое желе, и опять, как и за завтраком, розлили по бокалам шампанское, Долле приказал лакею сказать шоферу, чтобы подали автомобиль.

— Поедем, милый Петрик. Жаль, что дождь… Но, как я сказал тебе утром, ты в особенный пожаловал ко мне день. И видно так Богу угодно. Я для тебя найду дело.

— Мне ничего, Ричард, находить не надо. Я давно думал об этом, да все никак не мог решиться. Все наша эмигрантская тина и Парижское болото меня засасывали. Все я приказа ждал. Проклятая привычка на все ожидать приказа. А я, между прочим, прочел недавно маленькую этакую книжечку Амфитеатрова "Стена плача и стена нерушимая" называется… Много правды… Ах, много горькой правды там сказано!..

Надо в леса идти. Партизанить надо… Надо «их» стрелять… За Россию, за Государя, за армию, за Алю, за все, за все им мстить надо, чтобы неповадно было им все это делать. Надо с братьями Русской Правды работать… Убьют?… И пусть!..

Я всегда мечтал умереть по-солдатски… Вот это будет честная, достойная полка смерть… Капля? Пускай капля воды…

— Капли воды долбят твердый кремень, — сказал Долле.

— Вот видишь… А если капель-то много? Если целая Hиагара соберется? А то что?..

На всю эмиграцию… Один Конради и один Коверда!.. Да и тех забыли…

— Я совершенно с тобою согласен, но раньше посмотрим, что я могу тебе в этом направлении предложить, и тогда решишь. Я тебе сказал, что мне нужны миллионы…

Они у меня уже есть… Приступим…

Долле подошел к Петрику и, обняв его, повел из столовой. Они надели пальто и, выйдя на улицу, сели в прекрасный «Роллс-Ройс» Долле.

По мокрым блестящим мостовым, точно река отражавшим огни уличных фонарей, машина быстро и безшумно спустилась по Воulеvаrd MаlеshеrВеs к Mаdеlеinе. В сером сумраке, за дождевой завесой, высились колонны и ступени точно языческого храма.

Они свернули по ruе Rоуаlе на рlасе dе lа Соnсоrdе, обогнули ее и покатили по набережной Сены. С этой минуты Петрику казалось, что все то, что он видит и слышит от Долле, происходит во сне, или что Долле внезапно сошел с ума. Так было все это: и этот ночной Париж, и то, что говорил про него Долле, необычайно и невероятно.

— Посмотри, милый Петрик, видишь на том берегу кровь на окнах.

Чуть намечалась сквозь сетку дождя в сумраке ночи на желтом фоне Парижского зарева длинная черная средневековая постройка. Круглые башни с конусообразными крышами обрамляли ее. На узких ее окнах и точно отражался красно-кровавый отсвет.