Петр Краснов - Выпашь

Наблюдая жизнь этого города, Валентина Петровна поняла, что они с Петриком давно умерли. Петрик — тогда, когда он точно растворился в вечернем тумане и скрылся на набережной Екатерининского канала, она — в тот самый ночной час, когда с размаху бросила к ногам красноармейцев свои драгоценности и пошла на Гороховую.

Дальше уже была не жизнь. И то, что она теперь видела кругом себя, тоже была не жизнь. Сносить это было невозможно. Не было еще сделано одного шага. Последнего…

Она его сделает… Как ни боится она смерти, как ни противна ей смерть, она его сделает, потому что жизни больше нет и жить больше нельзя.

Она сделает его смело, как и надлежит "солдатской жене"…

В зале суда была толпа. И люди в этой толпе были — одни тихие, с испуганными глазами на бледных, отекших, как у людей долго пробывших в больнице, лицах, с робкими заискивающими жестами, другие наглые, шумливые, веселые, но тоже со страхом на воровских глазах. Все были очень бедно и не по наступившим холодам легко одеты. Было много молодых женщин со стриженными косами, со взбитыми спереди челками. Они были в очень узких, едва достигавших до колен платьях. Они злобно и неприязненно шипели на Валентину Петровну и Таню.

— Пришли Иудушки на Христа своего любоваться.

— А ну их в… — Валентина Петровна услышала слово, какого никогда еще не слыхала из уст женщины.

— Пущай полюбуются «божественные», как народная власть расправляется с врагами народа.

— Их режут, режут, а они все откуда-то ползут. Несосветимая сила!..

— Справятся… Наши им покажут…

В зале было душно и тесно. Стояли в проходах, сидели на коленях друг у друга.

Вдруг весь зал поднялся и стал напряженно смотреть вперед.

Окруженных красноармейским нарядом, вводили обвиняемых. Это были люди, одинаково просто одетые в длинные азямы черной домотканины. На груди у каждого были нашиты из широких белых полос большие, закрывающие все тело восьмиконечные кресты. В этих одеждах подсудимые походили на монахов. Они напомнили Валентине Петровне крестоносцев Готфрида Бульонского, каких она видела в детстве на гравюрах Гюстава Доре.

Подсудимые были рослые крепкие крестьяне. Почти все были с окладистыми бородами и этим резко выделялись среди гладко бритых лиц толпы. Они стали на своем месте тесным рядом. Они стояли, молча, не двигаясь и не шевелясь. Их лица были чисто вымыты. Они были очень бледны — их долго держали в тюрьме и морили голодом. Усы, бороды и волосы, стриженые по-русски в кружок, были тщательно расчесаны. Но что бросилось в глаза Валентине Петровне — это их глаза. Они сияли каким-то уже не здешним восторгом. Они точно не видели ни судебного зала, ни этой толпы, напряженно разглядывавшей их, но уже видели то, что будет, и восторгались этому будущему… Смерти!.. На них было трудно и страшно смотреть. Божественное сошло на них и уже непонятна была подле них людская суета.

Красноармейцы с ружьями их окружили. Они были безусые мальчишки. В топорщащихся шинелях они пыжились и играли в заправских солдат.

Вошел суд. Потянулся длинный ряд свидетелей. Собственно, в чем их обвиняли? Они работали над землей, были самыми настоящими крестьянами-хлеборобами. Они безпрекословно сдавали свой урожай приходившим к ним властям. Они этим властям повиновались. Андрей Тихий отказался идти на поверочные сборы… Они молились Богу… Они говорили, что наступает день Суда Господня и гибели всякой земной власти.

Перед Валентиной Петровной повторялись сцены того, что было девятнадцать веков тому назад. Тогда судили Праведника, Сына Божия — и не знали, за что судили.

Тогда жиды судили бедного сына плотника, учителя, ходившего и проповедовавшего любовь между людьми. Теперь судили Его учеников, бедных крестьян, призывавших людей во имя Того, Кто принял крестную смерть за людей, к покаянию и любви.

Тогда судила жадная толпа полудиких евреев, теперь…

Валентина Петровна еще раз оглянула зал суда. Как много было в нем носатых брюнетов и брюнеток! Какими жадными до крови глазами смотрели они на обвиняемых!

Как, видимо, раздражали их эти белые кресты, нашитые на черных крестьянских одеждах! И чудилось Валентине Петровне, что сейчас из уст этой толпы вырвется душу раздирающий вопль: — "распни!.. Распни Его"!..

— Валечка, — потянула Валентину Петровну за рукав Таня, — поглядите…

Ермократ Аполлонович.

— Где?

— Да рядом с судьей главным… С Иродом ихним.