Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 1)

У стола дьякон, обучая Макарова играть на гитаре, говорил густейшим басом:

- Согните пальцы круче, крючковатой...

- Вы - извините меня, - заговорил Клим. - Но я видел, что Алина...

Лютов перестал гладить колени и сидел согнувшись.

- Она, в сущности, не умная девушка...

- Женское в ней - умное.

- Мне кажется, она не способна понять, за что надо любить...

- При чем здесь - за что? - спросил Лютов, резко откинувшись на спинку дивана, и взглянул в лицо Самгина обжигающим взглядом. - За что - это от ума. Ум - против любви... против всякой любви! Когда его преодолеет любовь, он - извиняется: люблю за красоту, за милые глаза, глупую - за глупость. Глупость можно окрестить другим именем... Глупость - многоименна...

Он вскочил, подошел к столу и, схватив дьякона за плечи, стал просить:

- Егор, - почитай о неразменном рубле... Ну, - пожалуйста!

- При незнакомом человеке? - вопросительно и смущенно сказал дьякон, взглянув на Клима. - Хотя мы как будто уже встречались...

Клим любезно улыбнулся.

- Смолоду одержим стихотворной страстью, но конфужусь людей просвещенных, понимая убожество свое.

Дьякон все делал медленно, с тяжелой осторожностью. Обильно посыпав кусочек хлеба солью, он положил на хлеб колечко лука и поднял бутылку водки с таким усилием, как двухпудовую гирю. Наливая в рюмку, он прищурил один огромный глаз, а другой выкатился и стал похож на голубиное яйцо. Выпив водку, открыл рот и гулко сказал:

- Х-хо!

А прежде чем положить хлеб с луком в рот, он, сморщив ноздри длинного носа, понюхал хлеб, как цветок.

Лютов стоял, предостерегающе подняв правую руку, крепко растирая левой неровно отросшую бородку. Макаров, сидя у стола, сосредоточенно намазывал икрою калач. Клим Самгин, на диване, улыбался, ожидая неприличного и смешного.

- Ну - вот! - сказал дьякон и начал протяжно, раздумчиво, негромко:

Не спалося господу Исусу,

И пошел господь гулять по звездам,

По небесной, золотой дороге,

Со звезды на звездочку ступая.

Провожали господа Исуса

Николай, епископ Мирликийский,

Да Фома-апостол - только двое.

Слушать его было трудно, голос гудел глухо, церковно, мял и растягивал слова, делая их невнятными. Лютов, прижав локти к бокам, дирижировал обеими руками, как бы укачивая ребенка, а иногда точно сбрасывая с них что-то.

Думает господь большие думы,

Смотрит вниз - внизу земля вертится,

Кубарем вертится черный шарик,

Чорт его железной цепью хлещет.

- А? - спросил Лютов, подмигнув Климу; лицо его вздрогнуло круглой судорогой.

- Не мешай, - сказал Макаров.

Клим все еще улыбался, уверенно ожидая смешного, а дьякон, выкатив глаза, глядя в стену, на темную гравюру в золотой раме, гудел:

- Был я там, - сказал Христос печально,

А Фома-апостол усмехнулся

И напомнил: - Чай, мы все оттуда.

Поглядел Христос во тьму земную

И спросил Угодника Николу:

- Кто это лежит там, у дороги,

Пьяный, что ли, сонный аль убитый?

- Нет, - ответил Николай Угодник

Это просто Васька Калужанин

О хорошей жизни замечтался.

Закрыв глаза, Лютов мотал встрепанной головой и беззвучно смеялся. Макаров налил две рюмки водки, одну выпил сам, другую подал Климу.

Тут Христос, мечтателям мирволя,

Опустился голубем на землю.

Встал пред Васькой, спрашивает Ваську:

- Я - Христос, узнал меня, Василий?

Васька перед богом - на колени,

Умилился духом, чуть не плачет.

- Господи! - бормочет, - вот так штука!

Мы тебя сегодня и не ждали!

Что ж ты не сказался мне заранс?

Я бы сбил народ тебе навстречу,

Мы бы тебя встретили со звоном

Всем бы нашим, Жиздринским уездом!

Усмехнулся Иисус в бородку,

Говорит он мужику любовно:

- Я ведь на короткий срок явился,

Чтоб узнать: чего ты, Вася, хочешь?

Лютов протянул левую руку Самгину и, дирижируя правой, шепнул со свистом:

- Слушайте!

Васька Калужанин рот разинул,

Обомлел от радости Василий

- И потом, слюну глотая, шепчет:

- Дай же ты мне, господи, целковый,

Знаешь, неразменный этот рублик,

Как его ни трать, а - не истратишь,

Как ты ни меняй - не разменяешь!

- Гениально! - крикнул Лютов и встряхнул руками, как бы сбрасывая что-то под ноги дьякону, а тот, горестно изогнув брови, шевеля тройной бородой, говорил:

- Денег у меня с собою - нету.

Деньги у Фомы, у казначея,

Он теперь Иуду замещает...

Лютов уже не мог слушать. Подпрыгивая, извиваясь, потеряв туфли, он шлепал голыми подошвами и кричал:

- Каково? А? Ка-ко-во?