Нина Горланова - Сторожевые записки

- Полмира - это мне не нравится, - протянул Гриша.

- Полмира - какого рода? - подсек я его посреди рассуждений.

А квартира у них - квартира хорошая такая! Она делала все, чтобы восстановить потрепанные нервные клетки: мягко пучились диваны, кресла страдали уютным ожирением, подлокотники их округлены в вечных жестах угождения, вся электронная гвардия припала к столам в нетерпении чего-нибудь повычислять, проинформировать, запоказывать двигающиеся картинки, засканировать...

- Сочини предложения с наречиями: С ХОДУ, С МАХУ, СРАЗУ, ВПОТЬМАХ и В СЕРДЦАХ.

- Давно пора это унифицировать! Тенденция видна: слитно писать. Надо идти навстречу тенденции. Ну, конечно, реформа обойдется дорого. - И вдруг он грустно замечтал: - Жить бы в каменном веке, там очень простой язык!

От возмущения я снова отодвинул учебник в сторону: эти сказки о прогрессе меня уже достали! Забыв о бесконечном будущем, мы нырнули в бездонное прошлое.

Сознание первобытного человека какое: умер старый вождь - нужны новые слова, ведь то, чего касался вождь, - табу!

Ученые до сих пор не могут объяснить некоторые процессы в старославянском языке. Дело в том, что в древнем сознании все связано со всем! Допустим, произнес некто случайно вместо одной гласной другую, а в этот миг пошел долгожданный дождь - всё, решили так и произносить, мол, сие приносит удачу...

- Сегодня ночью встану и все наречия выучу, - пообещал Гриша.

- Зачем же ночью?

- А я всегда так делаю: встаю и два часа занимаюсь.

Нинико вечером спросила о Грише: как он - способный или нет? Не то слово, говорю, гений просто! Ночью встает и учит. Думаю: это наш будущий премьер-министр.

- Ты что! Российский премьер должен плохо говорить по-русски, - устало возражала жена. - Зря Гриша учит: это закрывает ему путь к карьере...

В понедельник на молитву пришло только девять человек, а нужно десять. Коммерсант Нафтали (Толя), отключая перед молитвой мобильник, фантазировал: мол, ничего, скоро будут всех клонировать, и вот здесь - вдоль стены поставим шкафы с запасными - как их назвать? - с миньянщиками! Если не хватит до десяти, столько же разморозим, они и побудут с нами.

- Тебе твой конец вообще оторвать надо за то, что ты сказал! закричали старики.

Есть еврейская шутка со словом "анахну" ("мы"). Она тут и прозвучала:

- Анахну мы все это слушаем? У тебя, Нафтали, что шабат, что Арбат, говорил Залман Львович, которого я знал еще десять лет назад, но с тех пор лицо его сильно изменилось: одна щека стала, как дерево с вертикальными узорами, и каждая линия - как прорыв к небу. - Может, нас будет десять, если придет Николай!

И тут в самом деле появился Николай. У него топтались зубы друг на друге, и явно он был не семи мегабайтов во лбу. Такой средний антропологический тип мог оказаться и евреем, и итальянцем, и казаком лихим, только негром не мог. Николай уверял, что он еврей. "Чем ты докажешь?" - спрашивали его. "А я не буду доказывать. И так знаю, что еврей".

По самому высокому счету здесь нечего было возразить. Николаю можно было дать лет тридцать, но ведь известно, что люди с нарушениями в развитии выглядят очень моложаво. Старики говорили: "Дурачок, дурачок, а за трапезой убирает за двух умных!" Однако раввин считал, что мир важнее всего: "Одного-то мы прокормим гоя, если он гой. Не будем разбираться".

После молитвы и трапезы Николай подошел ко мне и спросил: "Вы случайно не знаете, как вас зовут?" Потом открыл "сидур" и долго перерисовывал ивритские буквы. Я подумал: даже если человек просто перерисовывает эти молитвы, то и это уже не пропадет в мире... для Бога? Ведь он с усердием их перерисовывает!

Тут из своей библиотеки вылетела Дина Штерн, куря и кокетливо выпуская струю дыма прямо мне в лицо:

- Ну и как рекомендованный мною Гриша - не утомляется быстро?

- Как может утомиться этот двухметровый телок семнадцати лет? И вообще он, наверное, гений. Но не стоит это передавать матери, чтоб оба не загордились.

- Да нет, обязательно нужно сказать Тамаре, - приставала Дина прокуренно-медовым голосом. - Надо ее успокоить.

Тогда я прошелся по лестничной площадке в каком-то мужском канкане, дурным голосом напевая: "Ой, Самара-городок, беспокойная я! Беспокойная я: успокой ты меня!"

- Миш, я когда-нибудь умру от тебя, и будешь поднимать моих дочерей! Вот смеешься, а Гриша ведь перенес клиническую смерть. Тамара его утопила в четыре месяца. - Увидев мои полные ужаса глаза, Дина поспешно добавила: Нечаянно.

И она, вздымая изломанно то правую руку лепки Серебряного века (с сигаретой), то левую (с зажигалкой), обрушивая проклятья на весь мужской род и хватая меня за галстук, рассказала эту историю. Мысленно я озаглавил ее так: "Гений из ванны".