Николай Греч - Черная женщина

– Послушай, душа моя, Алешенька, – начала княгиня, – я скажу тебе новость! – Алевтина покраснела, топнула ногою и взглянула на мать свою грозным оком. Княгиня отвечала дочери взглядом же, чтоб она не боялась, и продолжала начатое: – Княгиня Пелагея Васильевна женит сынка на купеческой дочке и берет полтора миллиона чистогану. Вот умная женщина! Покойник-от князь все спустил в карты, а она, матушка, видишь, как поправляется.

– Знаю, ваше сиятельство! – возразил, смеючись, Хвалынский. – Я сбираюсь поднести новой княгине самого лучшего парижского порошку, чтоб вычистить зубы. Румян и белил у ней довольно.

Княгиня с возрастающею злобою глядела на Хвалынского и искала в уме ответа. В это время фон Драк, не замечая, что поднимается буря, подошел к князю Алексею, и сказал с низким поклоном:

– Все ли вы в добром здоровье, ваше сиятельство, князь Алексей Федорович?

– Здоров, а вы, Иван Егорович? – спросил князь приветливо.

– Да-с, не могу не быть здоровым! – отвечал он, раболепно посматривая на Алевтину. – Ее превосходительство… (Алевтина взглянула на него значительно и гневно.) Да, да, да! – пробормотал дробью фон Драк, смешавшись.

Молодые люди замечали, что в доме происходит нечто необыкновенное, что все в каком-то смущении: видно, скрывают и, кажется, хотят открыть. Не знаем, что последовало бы за этим, если б не вошел в комнату низенький, толстый дворецкий в сером фраке с объявлением: "Кушанье поставлено!". Княгиня поднялась. Алексей подал руку мачехе и повел ее. Хвалынский хотел повести Алевтину, но она, представясь, будто не замечает его движения, подала руку Ивану Егоровичу, который до принятия этой чести низко поклонился. Молодой ветреник вскоре утешился: в столовой подошел он к миловидной гувернантке, которая привела к обеду детей, и забыл обеих барынь.

За столом господствовало молчание. Хвалынскому казалось, что обе хозяйки задумываются и размышляют о чем-то важном. Князь Алексей был молчалив и задумчив по обыкновению. Фон Драк, занимая всегдашнее свое адъютантское место, насупротив командира, разливал суп, но не с обыкновенными своими форменными приемами: он был также в каком-то смущении. Это безмолвие наскучило Хвалынскому, и он начал экзаменовать заслуженного адъютанта.

– Что, почтеннейший Иван Егорович, сколько сегодня градусов тепла?

– Тринадцать с половиною в тени, – отвечал фон Драк.

– А барометр каков?

– Поднялся на три линии со вчерашнего вечера.

– Какой сегодня ветер?

– Юго-восточный тихий.

– Что вода в Неве?

– Убыла против вчерашней на полтора дюйма.

– Исправно! – сказал Хвалынский и, заметив, что этот разговор досаден Алевтине, прибавил: – Удивительно! Как лексикон! Такой адъютант, чудо! Скажите, почтеннейший Иван Егорович, сколько вы клали померанца на бутылку в этот бишоф – прекрасный!

Алевтина вышла из терпения:

– Иван Егорович, – отвечала она в сердцах, – этим не занимается. Он истинный мне друг и руководитель детей моих. Не его вина, что скромные добродетели не находят ценителей в нынешнем мишурном свете. Дети мои…

– Ах, точно, Алевтина Михайловна! Я знаю, как достойный капитан печется о ваших детях. Скажите, почтеннейший Иван Егорович, как спала эту ночь Катенька? Она зубы делает, так, я думаю, вам отдыху не дала!

– А почему же так? Да… с? – спросил фон Драк в замешательстве. – Не могу-с этого знать, да…с.

– Так вы уж перестали ее укачивать?

Алевтина вспыхнула:

– Помилуйте, Александр Петрович, с чего вы взяли, что Иван Егорович укачивает моих детей?

Хвалынский смеялся, не отвечая ни слова.

– Это-с оттого-с, ваше превосходительство, – сказал фон Драк, – они-с, то есть Александр Петрович-с… однажды-с видели-с, как я укладывал спать Платона Сергеевича, так они-с и заключили-с, будто-с…

– Истинный друг мой, благодетель моих сирот! – сказала Алевтина торжественным голосом. – Пусть порочный свет судит о тебе по своим превратным понятиям. Я тебя понимаю! – С сими словами протянула она чрез стол руку свою к фон Драку, который схватил ее и с почтительным жаром поцеловал. Князь Алексей смотрел на сестру с изумлением.

– Это что? – спросил Хвалынский в недоумении.

– А это то, – отвечала ему с злобою Алевтина, – что вы своими неуместными шутками заставляете меня при вас, при чужом человеке, открыть тайну, которую я хотела объявить в тесном кругу своего семейства. Знайте же, сударь…

Князь, видя возрастающий гнев сестры своей, прервал ее с кротостью: