Василий Гроссман - Четыре дня

Верхотурский подошел к стене, сорвал объявление о турнире и, скомкав его, сердито бросил.

- Факир, - сказал он, - за такие вещи надо исключать из партии. Вместо того, чтобы спокойно подождать два дня... -- и он наступил на объявление.

По всему было видно, что и ему не легко давалось спокойное ожидание. Лишь когда пришел Коля, Верхотурский перестал ходить по комнате. Почему-то присутствие этого худого, нескладного мальчика успокаивало его.

-- Товарищ Верхотурский, -- сердито сказал Коля, -- возьмите меня с собой!

- Ку-уда? - рассмеялся Верхотурский. - Коля, -сказал он и сам удивился своему голосу, -- Колюшка, тебе ведь нет еще пятнадцати лет; ей-богу, это получится по Майн-Риду, над которым ты смеялся.

Подбородок Коли отвис, углы губ опустились, лицо сделалось от этого совсем длинным, и

Верхотурский, глядя на него, проговорил:

-- Ты, брат, не знаешь, какая чудесная жизнь лежит перед тобой. - Он закрыл глаза и покачал головой. - Какая жизнь, ах, какая жизнь! Наука, музыка, вот эта самая медицина, которую мы здесь, сидя с тобой, освистали. Куда тому саду, который вырубил военком, до наших садов. Какие у нас будут врачи, ученые, писатели. И ты один из них, Коля.

Но лицо Коли не сделалось веселей, хотя он внимательно слушал про чудеса будущей жизни.

-- Знаешь что? -- сказал Верхотурский. -- Ты приезжай ко мне в Москву как только наладится движение, напиши и приезжай. Условились?

Он обнял Колю за плечи и вдруг поцеловал его в висок.

После этого он рассердился и сказал:

-- Извлеки-ка Москвина из кухни, продолжим наши занятия.

Во время обеда доктор рассказал, что к нему утром приезжал вчерашний поляк, личный адъютант начальника артиллерии, весьма важного генерала, который близок самому Пилсудскому. Генерал

последние дни недомогает, и адъютант обещал, что вечером, когда они будут возвращаться из штаба мимо докторского дома, они заедут к доктору.

-- Я сказал, что рассчитываю на этот визит не только как врач, понимаешь, пригласил его от твоего и своего имени.

-- Что ты наделал, -- взволновалась Марья Андреевна, -- как я его приму сегодня, да еще, как назло, стирка и Поля абсолютно невменяема.

Но тревоги были напрасны -- доктор, зайдя в столовую и оглядев накрытый к ужину стол,

рассмеялся и восхищенно сказал:

-- Ты прямо-таки министр, Ллойд-Джордж!

-- Я его буду просить за Факторовича, -- решительно сказала Марья Андреевна.

-- Ты форменная идиотка! -- в ужасе крикнул доктор и схватился руками за волосы.

Марья Андреевна весь день ссорилась с мужем и поэтому особенно нежна и внимательна была к Москвину и Верхотурскому.

Она уговаривала их выйти к ужину, но они отказались наотрез.

-- Ну что же, тогда вы будете купаться, -- сказала она Верхотурскому, -- сегодня стирка и есть горячая вода в колонке.

Марья Андреевна подробно объяснила ему, что ванну не следует делать слишком горячей, что ни в коем случае нельзя становиться босыми ногами на каменный пол, что тотчас после ванны нужно лечь и укрыться, ужин ему принесут в постель. Она погладила его по плечу и сказала:

-- Когда я думаю о вас, мне хочется плакать, вы старше доктора на несколько лет, а у вас нет ни семьи, ни уюта, ни дома. Вечный вы странник!

-- Ничего, ничего, -- утешил ее Верхотурский, -- я привык.

Он пошел в ванную комнату, а Москвин отправился с Полей на чердак развешивать белье.

После ванны Верхотурский, войдя в комнату, посмотрел на пустую кровать Факторовича и сказал:

-- Эх, Факир, Факир...

Он сидел, опустив ноги с кровати. Из столовой слышались звуки пианино это Марья Андреевна играла гостям полонез Шопена.

Тело болело после купанья, голова немного кружилась, а музыка была такой печальной и веселой, такой тонкой и капризной. От нее болело сердце, и ничего, казалось, не могло быть слаще и ненужней этой боли. А может быть, сердце болело оттого, что он не послушался Марьи Андреевны и купался в очень горячей воде?

Верхотурский открыл глаза -- перед ним стоял доктор.

-- Я на минуточку, -- сказал он, -- должен сообщить неприятную историю; только что прибегали звать меня к человеку, с которым вы должны были завтра уехать. Он сломал себе ногу, понимаете - вносил кипу товара и упал с лестницы.

-- Фу ты черт, как глупо! -- сказал Верхотурский и, поглядев на доктора, добавил: -- Не нужно огорчаться, через два дня, так или иначе, нас здесь не будет.

-- Что ты, что ты! Живите здесь хоть два года, -- ответил доктор.

Он ушел, а Верхотурский закрыл глаза и слушал музыку. Кажется, никогда в жизни ему не было так грустно, как в этот вечер.