Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

Вся канцелярия будет отмечена, и Фатали получит орден святой Анны, все же не последней, четвертой, а третьей степени. А разве Колдун упоминал Анну? "Неужели никогда?!" "Андрея?! Самый высший?!" - Колдун от хохота прослезился аж! "А если чудо?" - Почти седой, а ребенок.

Но до пленения еще очень далеко, а Шамиль сражается, он в силе (и будет в Тифлисе Гунибская улица у подножья горы Святого Давида).

С Фазил-ханом смотрели "на театре" представление; здание только что построено. Фазил-хан устроился секретарем у Ханыкова, помог ему получить из Карабаха "сажен десять надписей из Бердаа", полтыщи лет им! договорился, чтоб срисовали со стен заброшенной крепости Чирах-Кале близ Кубы куфическую надпись и доставили в Тифлис, и еще списка с большой куфической надписи на третьих южных вратах Дербента и с надписи на гробнице некоего Меймуна (?!), жившего здесь восемь веков назад (с помощью Ханыкова устроился преподавателем фарси в шиитское училище).

"Но Меймун - это обезьяна!" - удивлялся Ханы-ков, но Фатали прервал рассказ Фазил-хана, ибо началось представление "Ночь перед свадьбой, или Грузия через тысячу лет". Но Фазил-хан успел шепнуть: "Ну вот, мы с тобой были на тысячу лет в прошлом у некоего Меймуна, а теперь оказались на тысячу лет впереди и сидим в партере!"

- Молодец граф, сочинил смешную сказку, - хвалит Фазил-хан Соллогуба (не за нее ли пожалована будет графу золотая табакерка с бриллиантами и императорским вензелем?). - И героя своего назвал нашим персидским именем, Кейхосров! И он женится на прекрасной Кетеване! Жених напился на радостях и проспал тысячу лет, эх, нам бы такой счастье, да, Фатали, ты б согласился?! Проснулся - не узнает Тифлиса!... Это я не тебе рассказываю, а Тубу-ханум! Да, не узнает Тифлиса, всюду женщины большими начальниками стали, а над городом летают хитро построенные аппараты, вроде птиц. И в звании уездного предводителя дворянства - Шамиль!

- Как? Он тоже тысячу лет проспал?

- Не этот Шамиль, а его прямой потомок, культурный, воспитанный, дамам ручки целует, почти француз!

ВИКТОРИАЛЬНЫЕ ДНИ

- Это дико, не правда ли? - любит иногда Воронцов поговорить с туземной интеллигенцией. - Ведь обречен Шамиль!

И Фатали согласился: дико! обречен! и вы пресекли - и власть мелких ханств, необузданные деспоты, ночью не уверен, что утром не станешь жертвой дикого разбоя, и орды персидских войск вдруг вторгаются, как саранча. Ваше имя...

- Вы думаете? - на лице наместника изумление, а сам убежден, но его удивило, что эта мысль пришла к Фатали: отыщется сочинитель, какой-нибудь Фе-Фе или Чу-Чу, это они с Ермоловым как-то размечтались, любят таинственными знаками изъясняться еще со времен мятежной юности. Черные глаза, кокетствуют ужасно, Ведьма, Злодейка, - и воспоет Воронцова кавказские подвиги.

Как стал наместником, в первую же весну посетил Гянджу, называет по старинке; ничего не скажешь, геройски сражался Джавад-хан, помнит имя, не забыл, и даже поинтересовался у Фатали, чтоб узнали, как с его могилой? И Фатали тут же, с ходу, все-все помнит, знать должен о каждом ханстве, его историю, династии, высокого ранга специалист в наместничестве, аж возгордился Воронцов; так вот - прах Джавад-хана перевезен в Кербелу, где и похоронен, а на могиле - надпись, так принято, чтоб стихами, сочинил поэт, чей псевдоним эФ, Фани, Бренный:

"Очень жаль, что кругообращение небосклона не зависит от нашего желания.

В этой мрачной земле все будут погребены - и дервиши, и бедняки, и шахи, и ханы.

Во имя мученика Гусейна, шаха нашей веры, ниспошли, о боже, дождь милосердия своего на сей прах.

Увековечь место для сей династии, а равно увековечь память о вдохновении Фани и его почерк".

Навестил и квартиру Цицианова: вошел в мечеть, двор, обнесенный каменной стеной, а внутри двора вдоль стен - кельи для духовенства и дервишей, в одной "из них учился у Мирзы Шафи Фатали.

"Вот здесь!" - указал Воронцов. Фатали даже вздрогнул, подумав, что это о нем; две небольшие комнаты против западной стены мечети. "Здесь жил Цициа-нов во время осады", - говорит Воронцов свите, слышит и Фатали.

И радость, что край навечно покорен, и грусть, что нет следов былой славы. Вспомнил посещение Дербента, когда собственными глазами убедился в том, чему не хо, - тел поверить, - святотатственно переделали прорубленное Петром Великим окно в цитадели, где он поселился после получения городских ключей. И нелепое объяснение местных властей, будто отверстие (!!) безобразит зал, и его переделали в обыкновенное окно для симметрии с другими.