Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

КАВКАЗСКАЯ ЛОТЕРЕЯ

Государь ехал через море, встречали в Геленджике. От пристани до оврага, разделявшего лагерь, стояла пехота, за оврагом вся артиллерия, выкрасили ее за два дня по случаю торжественной встречи. Потом казаки. И такой ветер, что долго пароходы не могли пристать. Вот он! корабль с императорским штандартом! флаг с изображением четырех (пока) морей: Балтийского, Белого, Каспийского и Черного. Сносило фуражку, и всякий привязывал ее, как мог, чтоб удержать на голове, белые или пестрые платки, ремешки, а кто рукою придерживал или напяливал на уши так, что и носа за козырьком не видать. И много шапок по полю несется, гнались за ними, чтоб поймать, нестроевые сзади фронта.

И вовсе непохож государь на того, с кем Фатали сидел в фаэтоне, слегка разочарован: этот - мельче. А рядом с ним - великий князь, наследник, все с большой буквы.

- Вот, привез к вам сына, полюбите его к служите ему так же верно, как служите мне.

Но наследник поедет морем в Крым, а государь - в Тифлис, в сопровождении барона Розена.

Раздражение нарастало с каждым днем. Этот пестрый строй! порывистый ветер! И вдруг - пожар провиантского магазина! запасной хлебный склад горит! Кто поджег?! да-с, по провиантской части полное Назсо! Зрелище показалось дурным предзнаменованием, в глазах постоянно играл огонь, предчувствие не обмануло: зарево горящего Зимнего дворца в том же тридцать седьмом! Он знал, что это должно случиться!

Усилилось раздражение после пира у мингрельского князя, эта выспренность, то на равную ногу с ним, дескать, и он - государь!! то раболепие, противное духу. И слухи всякие, ни дисциплины, ни порядка, и сроднился барон с князем.

Иногда шел пешком, мерзкая дорога, колеса вязли в грязи до самой оси, и встречи раздражали, и смотром остался недоволен, какая-то гарь в горле, дыму наглотался, непременно быть еще пожару!

К царскому смотру готовились, чтоб как в Петербурге. И там - бурмажор перед полковым оркестром, обшитый галунами. И даже горстка павловцев в высоких медных киверах с красной спинкой, золотых мундирах - все на подбор и курносые, чтоб угодить императору, ибо отец его державный был курносый; и истинно прусская страсть к муштре и мундирам.

Сияющие латы и шлемы кавалергардов и конногвардейцев, а у конногренадеров - высокие меховые шапки, на спине болтаются красные языки; и гусары, и уланы, ну и конечно же как без джигитовки? есть она даже в Санкт-Петербурге, а здесь и тем более: кавказские воины - лезгины, черкесы, хевсуры, одетые как рыцари: серебряные кольчуги, панцири, шлемы серебряные на головах, - несутся, стоя на седле, соскальзывая под брюхо коней; лишь горстка - в пику Шамилю, чтоб знал.

Парадным разводом на Дидубийском поле командовал зять барона Розена, флигель-адъютант князь Дадиани, полковой командир (барон отдал за него дочь Лидию, она теперь баронесса-княгиня), а развод был при стечении народа.

И вдруг государь приказал военному губернатору Тифлиса Брайко сорвать аксельбант с Дадиани. Фатали издали видел движение военного губернатора к князю, но что это?! Дадиани расстегнул воротник - а ведь иначе не снимешь аксельбант, ибо привязывается шнурком изнутри, - и нагнул голову; сосед рядом с Фатали, молодой налоговый агент Фарман-Кули, недавно прибавил себе "бек", увидев оголенную шею и склоненную голову, застонал, вскричал в испуге (поплатится горячкою!), вообразив, что князю отрубят голову.

Губернатор протянул руку - а сколько пировали вместе с князем!! - и сорвал с него аксельбант, толпа замерла, и, как гром над ухом барона, крик государя: "С фельдъегерем в Бобруйскую крепость - и там судить!"

В ушах зазвенело: за что?! полвека в строю! И весь парад стоял как оглушенный. "Все! Крах!" Уже однажды было, в двадцать первом, барона за бунт Семеновского полка сместили с поста начальника гвардейской дивизии, а на его место назначили будущего фельдмаршала Паскевича, кого - вот судьба! - десять лет спустя сменит барон на посту главноуправляющего на Кавказе.

Фатали прижал рукой к груди голову Фарман-Кули (бека), не поймет, что случилось, и не князя жаль, о нем всякие ходили слухи, поделом ему, одну даже жалобу солдата показывали Фатали: заставлял, как собственных крепостных, работать на винокуренном своем заводе, держит свиней и продает их, а солдаты - свинопасы (но один ли князь?!), сделался поставщиком дров, - отчего-то жаль Фатали барона: вот она, царская служба.

После Розена ждали - а вдруг Ермолова снова пришлют? Но пошли-поплыли другие, один нежданнее другого, пока не пришел Воронцов; так всегда на Кавказе: вроде бы двоевластие; и при Ермолове тоже, - еще действует, а уже новый прибыл, Паскевич; и сейчас - барон не ушел пока, а вовсю распоряжается Головин. Дадиани и прочее - лишь повод или козлище, вынесшее наказание за грехи полковых командиров, ибо все как Дадиани, и мрут от холеры солдаты, хоронят порой, как после битвы, десяток в одну братскую могилу, барон не сумел обуздать горские племена, не покорил, не бросил под ноги государя Кавказ; и Шамиль обманул, не явился!