Олег Хафизов - Полет 'России'

В амбаре, за столом полевого суда, сидел генерал в раззолоченном мундире с густыми эполетами, еще несколько разноцветных офицеров в мундирах победнее и какой-то штатский с маслеными волосами до плеч, в коричневом сюртуке и круглых очках. Генерал объявил начало суда, все молча постояли и сели, а человек в очках стал по-французски оглашать обвинение.

Он читал долго и выразительно, по очереди откладывая в сторону прочитанные листы, местами трагически повышая голос или делая эффектные паузы, как будто репетировал пьесу. В отдельных местах генерал многозначительно кивал и делал пометки в своем журнале. Поодаль от трибунала, на раскладном стульчике, сидел рисовальщик в синем фраке с отложным воротником, галстуке "жабо" и лакированных сапожках с желтыми отворотами. Он делал ловкие и выразительные зарисовки персонажей des moujiks russes в надежде выгодно продать их какому-нибудь парижскому журналу по возвращении домой.

Время от времени речь обвинителя достигала своего апогея, и всем казалось, что уж теперь-то кончено, но докладчик отпивал из стакана глоток воды и доставал из папки новый шуршащий листок. Обвиняемые с тревогой вслушивались в бессмысленные картавые звуки.

- Об чем он, дядя Туленин? - спросил механика мальчик, которому становилось смешно, несмотря на ужас.

- Журит, - отвечал Туленин.

Он различал в потоке французской речи многие отдельные слова, но они не складывались в цельное понимание. Эти слова не предвещали ничего хорошего: "адская машина", "огонь Москвы", "убийство Императора", "русский бандит".

Один из офицеров стал называть имена обвиняемых и задавать им вопросы на том языке, который, очевидно, считал русским. Смысл его вопросов можно было скорее угадать, чем понять.

- Имел ли ты огонь до свой дом против Франс? - строго спросил он мальчика.

- Простите ради Христа, - притворно захныкал мальчик.

- Виновата ли ты?

- Больше не буду.

Судьи шепотом посовещались и вынесли вердикт "виновен". Солдат вытолкнул к столу следующего, и процедура повторилась без проволочек. Чтобы не сердить строгих начальников упрямством, все охотно признавали свою вину и падали на колени. Между собою мужики порешили, что их собираются сечь, и теперь изъявляли раскаяние, чтобы их не изуродовали.

Очередь дошла до страшного мужика, подозреваемого в убийстве часового. На следствии он признался во всем, но вдруг передумал и стал запираться.

- Ты убивал солдат? - спросил переводчик.

- Ни Боже мой. Вот те крест, - упрямился мужик.

- Где твой топор?

- Поломался. Я его выкинул.

- Для чего ты спрятал рубаху?

- У меня другой нет.

- Отчего рубаха в пятнах?

- Запачкал вином.

- Он выкинул орудие убийства, а затем спрятал рубаху, пропитанную кровью несчастного, чтобы скрыть следы. Виновен вне всякого сомнения, подвел итог генерал.

Судьи единогласно признали мужика виновным и поставили подписи под приговором. Генерал позвал Туленина. Посмотреть на суд угодительного слесаря собрались все солдаты команды и жители села, кто посмелее.

- Месье Тулон - славный малый. Всыпать ему как следует и отпустить, предложил капрал, которому Туленин запаял серебряную серьгу.

Генерал позвонил в колокольчик.

- Косма Иванов Туленин, вы признаете, что участвовали в заговоре инженера Шлеппига для истребления императора Франции адской машиной? спросил генерал.

- Не знаю инженера Шлеппига и не делал адской машины, - отвечал Туленин. - Мы с господином доктором Смидом по велению императора Александра сочиняли земледельческую машину, которая могла бы удобно косить хлеба и собирать их без помощи лошадей, перелетая с места на место.

- Признаете ли вы, что держали у себя дома детали ружей, пистолетов, шпаг и иных орудий вопреки приказу императора Наполеона?

- Мне не можно без моих слесарных упражнений.

- Я испытываю к вам уважение и с удовольствием пожму вашу честную руку, господин Туленин, - с сердцем сказал генерал. - Но мы на войне, и закон превыше меня.

Переводчик по-русски объяснил приговоренным, что они будут расстреляны именем Императора и имеют право исповедаться и причаститься святых тайн. Когда священник уединился с Тулениным, тот сунул в рукав его рясы какой-то клочок бумаги, склонился над его рукой как бы для поцелуя и торопливо зашептал:

- Батюшка, два слова. Коли встретишь господина Смида, то скажи ему, что воздух надо не грести, но сверлить. Передай, что Туленин, мол, велел кланяться и воздух сверлить винтом.