Георг Хакен: Синий свет, свет такой синий (Есенин)

КАРТИНА ВТОРАЯ

25 декабря. Пятница. Раннее утро. В номере Есенин и Эрлих.

ЕСЕНИН (у стола, смотря на листы с рукописями, что-то считает). 101, 102, 103, 104...

ЭРЛИХ (поднимаясь с маленького дивана). Что ты делаешь?

ЕСЕНИН. Погоди, кацо, не мешай. 108, 109, 110... Кончил!

ЭРЛИХ. Что?

ЕСЕНИН. "Полтаву" подсчитывал. Знаешь, у меня "Гуляй-поле" больше, куда больше! Хотя... Пушкин был одним из самых образованных поэтов в Европе. Языки знал. Работать над стихами умел. А что я? Конечно, талантливый человек. Но невежественный. Что мне литература? Работать над стихами я так и не научился. Я учусь слову в кабаках, на улицах, в толпе - везде. До Пушкина мне, брат, далеко... Слушай, кацо, поедем к Клюеву? Понимаешь? Я его люблю! Это мой учитель! Слово-то какое!

ЭРЛИХ. Поедем

ЕСЕНИН. Слушай! И слушай меня хорошо! Вот я, например, могу сказать про себя, что я - ученик Клюева. И это правда. Клюев меня учил даже таким вещам: "Помни, Сереженька! Лучший размер лирического стихотворения - 24 строки". Кстати, когда я умру, а это случится довольно скоро, считай, что ты это получил от меня в наследство. А я обязательно скоро умру.

Друг мой, друг мой, прозревшие вежды

Закрывает одна лишь смерть...

ЭРЛИХ. С чего это ты запел о смерти?

ЕСЕНИН. Поэту необходимо чаще думать о смерти. Только помня о ней, поэт может особенно остро чувствовать жизнь. Жизнь... жестяночка ты моя... перегнутая... переломатая... Только короткая жизнь может быть яркой. Жить значит отдать всего себя... поэзии... без остатка. Жить - значит сгореть.

ЭРЛИХ. Смотри, Сергей, какой рассвет за окном! Люблю наблюдать за утренним небом. Сначала свет густой, синий, а потом постепенно становится реже и голубее.

ЕСЕНИН. Синий свет, свет такой синий...

ЭРЛИХ. Что?

ЕСЕНИН. Да так, вспомнились строки. Знаешь откуда?

ЭРЛИХ. Конечно. "Исповедь бандита".

ЕСЕНИН. Бандита, говоришь? Хулигана, кацо! Но я давно уже не тот. Это они хулиганы и бандиты в душе, а не я.

ЭРЛИХ. О ком ты говоришь?

ЕСЕНИН. О них. Банда надутых рыб! Грязные половики для саней! Протухшие утробы! Солдатское пойло! Напрасно орет всякая бездарная шваль, что Есенин поэт уходящей деревни. Вот Клюев на меня обижался, ведь он считал меня своим. А я не крестьянский поэт и не имажинист, я просто поэт, и дело с концом. Нет, верно, поедем к Клюеву, кацо? Поднимем его с постели и перевезем сюда, в "Англетер". Понимаешь, это единственный человек, которого я по-настоящему прочно и долго любил. И хотя наши пути разошлись, все же я хотел бы увидеть его и посмотреть какой ощупью он теперь идет.

ЭРЛИХ. Поедем, но имей в виду, что адреса его я не знаю.

ЕСЕНИН. Это пустяки! Я помню... Здесь, неподалеку от Исакия, на Большой Морской... Ты подумай только: ссоримся мы с Клюевым при встречах каждый раз. Люди разные. А не видеть его я не могу. Как был он моим учителем в поэзии, так и останется. Люблю я его.

День. За столом сидят Есенин, Клюев, Эрлих, Устинова.

ЕСЕНИН. Тетя Лиза, Вова, вот он - "смиренный Миколай". Мой старший брат!

КЛЮЕВ. Ах, Сереженька, лепил я твою душеньку, как гнездо касатка.

ЕСЕНИН. Николай всем нам дорогу расчищал. Вы не знаете, чего это стоит. Он пришел первым, и борьба всей тяжестью легла на его плечи.

КЛЮЕВ. Мне многое почувствовалось в твоих словах - продолжи их, милый, и прими меня вновь в сердце свое.

ЕСЕНИН (запевает частушку). Шел с Орехова туман,

Теперь идет из Зуева.

Я люблю стихи в лаптях

Миколая Клюева.

КЛЮЕВ (подхватывая игру). Ветер дует, ветер веет,

Под подолы шляется...

У Есенина Сергея

Золотые яйца.

ЕСЕНИН (как бы извинясь). Это вполне литературно. Эту частушку сложили, когда я написал в поэме "Инония" - "снесся я золотым яйцом".

КЛЮЕВ. Радуюсь, что могу посмотреть еще раз на своего Сереженьку, чтоб спокойнее умереть. Помнишь ли, сокол мой ясный, мои "избяные песни"?

Изба - святилище земли,

С запечной тайною и раем.

По духу росной конопли

Мы сокровенное узнаем.

В твоих глазах дымок от хат,

Глубинный сон речного ила,

Рязанский маковый закат

Твои певучие чернила.

Изба - питательница слов.

Тебя взрастила не напрасно:

Для русских сел и городов

Ты станешь Радуницей красной.

Так не забудь запечный рай,

Где хорошо любить и плакать.

Тебе на путь, на вечный май,

Сплетаю стих - матерый лапоть.

ЕСЕНИН. Вот лысый черт! Революция, а он - "избяные песни". Старо! Об этом уже и собаки не лают! Совсем, старик, отяжелел. А ведь ты - огромный поэт. Ну да, видно, только не по пути.