Лидия Чарская - Записки сиротки

— Катенька, Катенька, — обернулась она ко мне. — Кузьмич, сними барышню с телеги.

И мой новый знакомый осторожно поставил меня на землю.

— Здравствуй, барышня! — сказала мне старуха и погладила меня по головке своей грубой, мозолистой рукой.

— А вот и мой Ванюшка! — радостно сказала няня, подталкивая ко мне толстого карапузика в красной рубашке.

— Ванюшка, здоровайся с барышней, — приказала она сынишке.

Мальчик смотрел на меня букой.

Я протянула ему руку, но он не двигался. У него была грязная рожица, расквашенный нос и белая, как лен, головенка.

— А где же Василий, Федор и Маша? — спросила няня у своей старухи-матери.

— На поле, родная! Пашут… К полдню вернутся… Ну, пойдем-кась в горницу… Устали, чай?

И старуха повела нас с няней в избу. Я с удивлением рассматривала большую комнату с лавками по стенам, с киотой, полной образов, в углу, со столом и большой печью.

Я никогда не была в избе, и все здесь меня удивляло. Комната была огорожена ситцевой занавеской, а наверху были какие-то странные палки.

Няня сказала мне, что это палати, где спать.

Мне стало очень скучно… Жаль было старой милой квартирки. Здесь все было такое чужое, незнакомое…

Мать мужа няни — совсем седая старуха — показалась мне очень строгой… Она недружелюбно поглядывала на меня и, наконец, спросила:

— А когда же ты, Грунюшка, повезешь барышню к ихним родным?

— Как только придет письмо оттуда, — ответила няня, — мы и тронемся.

В двенадцать часов старуха стала собирать обед, говоря, что скоро вернутся с поля муж моей няни, ее брат Федор с женой Марьей. Я тем временем освободила бедного Мишку из корзинки. Он выпрыгнул, встряхнулся и презабавно стал оглядываться, не узнавая нового места.

— Да ты никак с кошкой еще? — не совсем любезно проговорила нянина свекровь.

— Нельзя было оставить, Катенькин любимчик ведь это! — не спуская с рук своего сынишки, оправдывалась.

— Что ж, экую невидаль и к дяденьке потащите? — спросила меня старуха.

Я ничего не ответила. Я начинала ее бояться.

Наконец, к обеду явились муж няни, загорелый мужик с черной бородой, и ее брат Федор с женой.

Все они очень обрадовались ей, громко разговаривали, смеялись, шутили со мной и рассматривали меня, как невиданного зверька.

Мне было очень грустно. Когда няня придвинула ко мне тарелку со щами (они все ели из общей миски), из глаз моих полились слезы.

— Что ты, Катенька, голубушка? — беспокоилась няня, обнимая меня и целуя.

— По маменьке, знать, затосковала, сердешная, — печально улыбнулась Марья, и сразу ее ласка облегчила мое горе.

«Она добрая», — подумала я и крепко прижалась к моей няне.

Около меня сел молчаливый Ванюшка, нянин сынок, и все время не сводил с меня своих любопытных глаз. После обеда, состоявшего из щей и каши, все разошлись на работу. Няня помогла свекрови мыть посуду, и мне дали полотенце перетирать деревянные ложки и ножи.

В этот вечер, ложась спать на новом месте на одной постели с няней, я долго и горячо молилась за упокой души моей дорогой мамочки.

Я уже неделю жила в няниной деревне и понемногу начинала привыкать к новой жизни.

Нянина семья полюбила меня, называла меня Катенькой, а не барышней, Ванюшка не дичился меня, а устроил для моей Лили колыбельку из щепочек. Марья, приходя с поля, не раз приносила мне то ландыш, то подснежник.

Одна старая Ирина — свекровь няни — никак не могла, казалось, привыкнуть ни ко мне, ни к моему Мишке. С моим приездом она уступила мне свою широкую постель, где спала за ситцевой занавеской с Ванюшкой, и это ей не понравилось. От грубой деревенской пищи я было разболелась и меня возили к доктору в соседний город.

— Ишь, белоручка, — ворчала старуха, — ну, да ладно, привыкнешь, не велика птица.

И я понемногу привыкла. Правда, я постоянно думала и плакала о маме, долго беседовала с Лили о том, как нам будет тяжело жить у чужих, но все-таки я мало-помалу освоилась с семьей няни и помогала чем могла в хозяйстве: мела горницу, собирала на стол, мыла горшки и посуду и даже научилась ставить самовар.

— Ай да Катенька — молодец! — хвалила меня няня, и я вся сияла от этих похвал.

Мне не хотелось быть белоручкой — и вот однажды я, когда не было няни, сняла сапоги и чулки и стала пробовать ходить босиком по двору.

— Что ты, Катя? — удивился Ванюшка и захохотал во все горло.

— Хочу привыкать ходить по-деревенски, — важно ответила я.