Сергей Хитун: Дворянские поросята

- Игнат, впустите нас! - За стеклом высокий широкоплечий мужчина с закрученными кверху рыжими усами затряс отрицательно головой:

- Приказ - есть приказ! Дирехтур казав - бежать два раза.

- Но мы голодны и замерзли, - просились ребята.

- Холодно, это правда, холодно, - в карих глазах Игната было поддельное сочувствие. - Но если вы побежите... побежите швитко, то будэ тепло, бегите за другими, - он указал на поток бегущих второй круг. - А если вы опознеете, то хлопцы за вашим столом скажуть, що вы в отпуску да съедять вашу порцию.

Ребята-просители оторвались от двери и ринулись, сверкая пятками, за другими. Столовая, с большими, почти во всю стену окнами, была открыта. Без всякого следа недавнего сна на их лицах, с оживленными глазами, бодро и весело перекликающиеся пансионеры заняли свои места за четырьмя столами. Служители-дядьки начали подавать пищу на столы.

Было что-то в этих коротко остриженных, круглых головах, склонившихся рядами над горячей овсянкой, что-то в их упитанных подвижных фигурах в белом, что-то в доминирующем розовом цвете их лиц и ушей, что побудило горожан города Чернигова назвать (и не без зависти) пансионеров - "Дворянские поросята".

ЗАПЯТАЯ

"889-й год - Призвание Варягов, 980-й, Крещение Руси; 1242-й - битва с татарами на реке Калке. Восемьсот восемьдесят девять... девятьсот восемьдесят... тысяча двести сорок два". Богомолец перестал шептать; он отвел глаза от учебника и глядя на ближайшую стену, шевелил губами, пытаясь запомнить исторические даты.

Он был одним из 12-ти воспитанников в классной комнате, Первого Отделения Черниговского Дворянского Пансиона. Разговоров не было. Слышен был только, как журчание родника, заглушенный хор молодых голосов, приготовлявших заданные на завтра уроки. Коротко остриженные головы, склоненные над черными отдельными столиками, были ярко освещены электрическими лампочками за зелеными абажурами.

"В 889-м году... варяги пришли править Россией, начал снова Богомолец. Помолчав, он перевел глаза на соседний столик, на котором Дерюгин сортировал свою коллекцию пишущих перьев. Легким ударом пера-битка он пытался перевернуть на спинку другое перо. Перо подпрыгивало, но упрямо ложилось, на ребро.

- Почему ты не ударишь его... так? - Богомолец сделал скользящий горизонтальный жест. - Это же Наполеон, его очень трудно опрокинуть. У меня было оно, но я выменял его у Зубка на яйцо снегиря.., У тебя есть другое?

- А. что ты мне дашь за него? - спросил Дерюгин не отнимая глаз от пера.

- Яйцо грача, - сказал, подумав, Богомолец. - У меня есть их два.

- А оно с трещиной?

- Нет, я проколол большую дырку, выдувая, но оно не треснуло. - Была некоторая пауза.

- Наполеон - перо редкое, - Дерюгин пытался удорожить ценность своего товара.

- А мне было тоже не легко взлезать на сосны в Святошине. Ветки ломались, грачи нападали... клевали. Спускаясь, я напоролся на сук головой в фуражке... А в ней раздавил половину выдранных из гнезд яиц.

- Даю Наполеона за твое обеденное сладкое.

- Не мороженное! Отдам тебе мой мясной пирог.. - Послышались чьи-то шаги. Дерюгин смахнул перья в ящик своего столика и открыл задачник. "В 889-м году три брата - Рюрик, Синеус и Трувер - пришли княжить", - начал Богомолец.

Служитель, дядька Игнат прошел в спальню с корзиной чистого белья. Шепча свои условия, Дерюгин и Богомолец возобновили предполагавшийся обмен. Их шопот влился в широкую волну смешанных звуков:

приглушенное бормотание запоминаемых цифр и фактов, шелест переворачиваемых страниц, звон стекла чернильниц, вздохи и зевки - все что создает звуковую атмосферу прилежной классной комнаты десяти-двенадцатилетних учеников.

Игнат вышел из спальни, выпугнув оттуда что-то жующих двух братьев Зоравко-Гокорских. Они не успели насладиться вдоволь вареньем, начатую банку которого, как и всякую пищу из дому, Игнат нес для обязательной сдачи эконому Пансиона. Оба брата - один гимназист, другой реалист, были сыновья бывшего морского атташе в Токио, поселившегося после Японской войны в своем имении в Черниговской губернии. Братья жили в Японии до 10 лет. От них мы научились некоторым японским словам и обычаям. Мы крепко запомнили вежливую манеру японцев приседать и низко кланяться приветствуя друг друга потому, что мы часто применяли этот обычай к братьям Зоравко для их "розыгрыша".

Взяв братьев в круг хоровода, "разыгрывающие" приседали, низко кланялись перед ними и с склоненной на бок головой, скошенными кверху глазами самыми нежными, заботливыми, сочувственными голосами гнусавили: