Владимир Хлумов: Старая дева Мария

- Дха, - словно осенний лист с материнской ветки, слетел с губ Марии удивленный вздох. Она не ожидала такой прыти. Более всего ее поразил професионализм, с каким тот влезал на грейдер, ловко прыгая по ступенькам - с одной лестницы на другую, а потом уж - на порог.

Прежде чем скрыться в кабине, Виктор еще раз оглянулся и, заметив слежку, махнул ей рукой, приглашая последовать за ним.

Господи, что же это такое? Вокруг была еще Москва, но какая-то притихшая и опустошенная - кажется наступил обед, ну точно обед - и дорожные строители ушли... Виктор еще настойчивее приглашал ее последовать за ним, он даже спустился обратно и, стоя на последней ступеньке, протягивал к ней красивую ладонь. Маша тоже, будто вступая в тайный заговор, осмотрелась. Потом смутилась, постояла в нерешительности, и , наконец, двинулась вперед.

Прохладная сухая рука несколько успокоила ее, и у нее даже не закружилсь голова, когда она оглянулась вниз, перепрыгивая с лестницы на лестницу. Она все-таки не представляла истинные размеры чудовища, и если бы не твердая поддержка Виктора, было бы невозможно вынести стремительно уходящих вниз московских кварталов. В какой-то момент появились облезлые московские крыши, утыканные крестами антен, и среди них она отметила крышу родного дома. Все казалось игрушечным, и какое-то давнее воспоминание мягко толкнуло ее в грудь. Она теперь глядела на город глазами пионерки, путешествующей по светлым залам Выставки Достижений Народного Хозяйства. Как сладко было рассматривать изяшные макеты великих электростнаций с крошечными человечками и машинами. Эти кругленькие, крытые блестящим лаком, тепловозики, ведущие за собой аккуратные вагончики, чем-то напоминающие песочные пироженые с розовой глазурью, казались настоящим светлым миром победившей мечты.

- Продолжим? - с приподнятым настроением бросил Виктор, по-хозяйски располагаясь в кабине.

Сейчас он изменился. Его лицо стало сосредоточенным и оттого - еще более прекрасным. Легкая проседь на висках, будто посеребренное воронье крыло, сверкала на солнце. Он включил зажигание, и машина задрожала над далекой столицей.

- Да... с такой махиной мы горы свернем! - ангельским голосом уже кричал Виктор, - Помните, Мария? Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру хоть с горчичное зерно и скажете горе сей:"Поднимись и ввергнись гора в море", и сойдет гора в море.

- Значит, это вы? - почти не сомневаясь, спросила Мария.

- Да, Маша, я - ангел, я - свободно парящий над собственной жизнью ангел, но - не Змея, а Господа Бога. Да, я - его слуга, посыльный, а сам он грядет через чрево твое, дабы свершить страшный суд.

- А что же делать мне?

- Смириться и ждать.

- Но как же моя любовь, ведь я люблю Верзяева!

- Да о чем вы, Мария! Опомнитесь! Наступает час битвы, и зло будет повергнуто, а доброта и святость, наконец, обретут бессмертие. Так, неужели, вы выберете Верзяева?

- Верзяева уже выбрал грейдер.

- Грейдер - это же символ, смотрите, что делает вера с человеком.

Земля внизу тоже вздрогнула и потихоньку подалась назад,

- Но почему я? - спросила Мария, глядя на уплывающую под нож трижды переименованную улицу Горького. Она оглянулась назад, и на месте оранжевого храма, обнаружила серую ровную поверхность.

- Почему Бог избрал меня - простую, бестолковую женщину?

- Из тысяч! - радостно поддержал сомнения Марии ангел.

- Да, из тысяч и миллионов ничем не примечательных женшин. Ведь та, первая, была особенной.

- Ой-ли?! - Виктор потянул на себя правый рычаг, и они, проплыв над домом Пашкова и восстановленным Храмом Христа, легли на прямой курс вдоль широкого проспекта, упиравшегося в горы имени Ленина.

- А знаете, Мария Ардалионовна, какая дорога ведет к Храму?

- Комсомольский проспект, - сообразила Маша.

- Верно, - Виктор снова рассмеялся. - Вот вы говорите, Маша, тысячи, миллионы обычных, бестолковых людей. А она, мол, была растакая-этакая, и всяких чудес и знамений, при ней - масса. Да позвольте ж, спросить, какого чуда вам еще требуется? Каких знамений, если мы с вами и так парим над третьим Римом? Чего еще желать? А понял! Желаете ту самую гору подвинуть. Сейчас, сейчас, газку подбавим, даром что грейдер, да и какой грейдер, смотри - лезвие, будто туполевское крыло.

Виктор лихо вдавил педаль газа, и огромная, высвеченная осенним огнем гора стала стремительно приближаться. Они пролетели над автомобильной пробкой у метромоста, потом заложили вираж, едва не чиркнув по крыше олимпийского стадиона, и пошли по траверсу горы.