Николай Храпов: Счастье потерянной жизни

Господи, кто же знал в те минуты, что отцовские наставления окажутся последними?

В ту ночь пришли за душою Петра Никитовича. Услышали шум подъехавшего автомобиля, Луша бросила тревожный взгляд на двери. Стукнула щеколда, и вошли трое.

- Вот я и пришел за тобою, - с порога объявил начальник, смачно похрустывая своим кожаным пальто. - Собирайся!

- Уж кого-кого - тебя я ждал с минуты на минуту, - криво улыбнувшись, стараясь не выдать охватившего его волнения, сказал Петр Никитович. Луша хотела было прикрыть входные двери, но конвойный ей преградил путь.

- Нельзя! А ты, - кивнул он Павлику, - живо на печь. Нечего тебе тут глазеть! Павлик встал за спиною отца.

- Я тут дома, нечего мне на печи делать, - ответил он.

- Ну-ну, - примирительно пробурчал начальник и вынул папиросу. Приступайте! - скомандовал он солдатам, а сам достал и положил на стол бумажку.

- Вот ордер на обыск. Ты собирайся, а я покурю.

- Наш дом христианский, тут не курят. И сына нечего заталкивать на печь - он взрослый, ему - 16. Пускай смотрит на все и запоминает.

Начальник повертел папиросу в руках, не решаясь чиркнуть спичкой.

- Да, да, - настойчиво повторил Петр Никитович. Пока в этом доме я хозяин. К тому же тут жена с детьми, - так что не курите!

Начальник зло смял папироску, просыпав табак на пол.

- Что стоите? - рявкнул он на подчиненных. - Ищите!

Неясно, что искали в доме баптистского проповедника, но искали со всем тщанием. Простучали потолки и стены - посыпалась труха с матрицы. Петр Никитович чуть заметно усмехнулся - знали бы гепеушники, какое гнилье приходилось ему латать с братьями. Перетрясли постели, заглянули во все углы. На стол складывали то, что подлежало конфискации: журналы "Баптист", сборники духовных песен, Евангелие. Особое место заняла внушительных размеров Библия, та самая, что недавно находилась в руках Павлика, - у него екнуло сердце. Он перевел на начальника взгляд, поражаясь тому, что лицо начальника и то угрюмое лицо стражницы, охранявшей паперть и заключенных в церкви, как две капли воды были похожи. "Зачем это? Ну, зачем?" - птицей билась в голове мысль о несправедливости, наглости власть имущих, их безнаказанности. "Откуда пришли эти люди? Да, люди ли они?"

Луша баюкала маленькую Веру. Девчушка ничего не понимала, а только улыбалась, глядя на отца с матерью.

- За что его? - шепотом спросил мальчик у матери. Луша всхлипнула:

- Потом поймешь!

Обыск шел всю ночь. Давно уже мирно посапывала Верочка на печи, за занавеской; клевал носом и Павлик; хмуро подпирал ладонью щеку Петр Никитович. Гепеушники казались неутомимыми. Наконец, начальник встал, сладостно потянулся, как после долгой, полезной работы, отодвинул занавеску; с улицы вползли предрассветные тени, шмякнул фуражкой об стол:

- Кончено. Одевайся, поедешь с нами!

Луша зашлась в крике. Начальник брезгливо отодвинул ее носком сапога, оттолкнул Павлика, грубо, резко развернул Петра Никитовича лицом к двери. Через плечо тот сказал:

- Не плачь, жена моя! Нам дано не только веровать во Христа, но и страдать за Него.

- Иди, иди, страдалец! - пнул его в спину молодой солдат.

Наступило время тьмы.

Павлик утешал, как мог:

- Мамань, не бейся так - что-нибудь придумаем. Вот я найду работу. Ты же не виновата, а Бог нас не оставит.

И точно: стали захаживать браться да сестры к ним - кто хлебушка принесет, кто молочка с картошкой, а кто и денежку пожертвует. Свыклись.

Надо было и о Петре Никитовиче подумать - каково ему там, в узах! Луша помыкалась по милициям, да по приемным, Павлик обошел церкви, превращенные после закрытия в следственные изоляторы. Ответ повсюду был один и тот же: "сведений не имеем". Как так? Человек - не иголка! Забрали, а куда повезли? Где поместили? В чем обвиняют? Ну, как же это так сведений не имеем. Явно, обман. Надо было искать и искать дальше.

Тут Бог послал встречу с лавочником. Его арестовывали однажды, но почему-то отпустили, и он, с большой опаской, подсказал:

- Дом без окон видишь? Иди туда - там комендатура ГПУ. Сбоку у них приемная, камеры на ту сторону выходят.

Чем делились верующие с семьей Владыкина, тем, в свою очередь, решили поделиться и с Петром Никитовичем. Состряпали передачу, пошли.

В коридорчике уже томились десятка два таких, как Луша. Павлик остался в дверях, Луша подошла к дежурному. Тот рявкнул, не поднимая головы, что ничего не знает, тут никого нет, передачи не принимают, Ну, чуть ли не "вон" сказал. Павлик слышал все. Молча отобрал узелок у матери, глазами - к выходу - подожди, мол, там. Луша в слезах вышла. Павлик смело шагнул к дежурному.