Александр Хургин - Какая-то ерунда (сборник рассказов)

- Моя ты курица, - и долго с ним целовалась.

А Сараев стоял с ними рядом и ощупывал входную дверь, как будто в первый раз ее видел, и говорил Марии:

- Почему у тебя дверь такая слабая? Надо железную установить.

А Мария, продолжая лобзаться с Вениамином, говорила:

- Зачем?

А Сараев говорил:

- Затем, чтоб зла тебе не могли причинить. Тем более у тебя дети в доме.

И Мария ставила Вениамина на диван, и он ковылял в угол, где ему была постелена теплая пеленка, а Мария говорила:

- Ты, Сараев, свихнулся на железных дверях.

А Сараев говорил:

- Ничего я не свихнулся, - и еще говорил, что, если ты сама себя не защитишь, никто тебя не защитит. А по вопросу двери, говорил, я могу договориться с Лагиным. И он шел разогревать ужин для Марии, а она тем временем переодевалась, выкладывала из сумок принесенные продукты и так далее и тому подобное.

А поужинав, Мария возилась с Вениамином и с детьми, а Сараев сидел без дела, напевая беззвучно свою частушку, и чувствовал себя лишним человеком со стороны. И с ним ни о чем не разговаривали дети, и Мария говорила с Сараевым об одном лишь Вениамине и его здоровье, потому что они отвыкли, наверно, от присутствия Сараева среди них и потребность в тесном с ним общении потеряли. Даже про паспорт Мария сказала Сараеву в двух беглых словах, что сил уже нету за ним ходить. Сараев говорит:

- А что такое, почему?

А Мария говорит:

- Не хочу об этом, осточертело, - и не стала ничего Сараеву рассказывать и делиться с ним своими несчастьями не стала.

И в целом прожил Сараев у Марии весь месяц, изменив невольно образ ее жизни, потому что к ней все ходить перестали - и соседи, чтобы звонить, и знакомые ее. Хотя Сараев слова никому не сказал неприветливого. Но получалось, что заходили они, видели его, Сараева, в домашнем виде - на кухне, допустим, у плиты или люстру чинящего с табуретки - и больше не приходили. Одна Дуся продолжала наносить свои нахальные визиты, как и прежде. То есть она стучала в дверь в любое время, когда ей заблагорассудится. И дня три подряд заставая у Марии Сараева, Дуся спросила:

- Вы что, - спросила, - опять сошлись?

Мария ей ничего не ответила в ответ, и Сараев, ясное дело, смолчал, и Дуся сказала:

- Ну и дураки, - и: - Ничего, - сказала, - у вас не выйдет.

Ну вот, значит, прожил Сараев весь свой отпуск без содержания у Марии, в семье. И Вениамин за это время заметно поправился и окреп. И хотя он все еще делал под себя, сдвиги в сторону улучшения и прогресс наблюдались в каждый следующий день без преувеличения. Потому что хвостом Вениамин начал шевелить и про лоханку свою туалетную вспоминал временами. И он в нее залезал и скреб, а ел уже с аппетитом и все подряд и ходил почти что не ковыляя. Другими словами, Вениамин был на пути к выздоровлению. И тогда Сараев сказал Марии, что пора ему, наверно, идти, так как завтра понедельник и третье число, а значит, кончился его отпуск и предстоит ему выходить на работу. И он сказал это и сидит ждет, что Мария ему ответит. А Мария головой кивнула с пониманием - и весь ответ, больше ничего ему не сказала. А Сараев помедлил и говорит:

- А деньги я тебе принесу.

А Мария опять кивнула головой и говорит:

- Не думай об этом. Ерунда.

А Сараев говорит:

- Пойду я. Вот.

А Мария говорит:

- Иди.

И Сараев начал одеваться. Снял свитер и надел свой жилет и снова надел свитер, а в прихожей он обулся и влез в пальто, и нахлобучил на голову шапочку с надписью "Пума". И он одевался медленно, а Мария стояла, опершись плечом о стену, а руки держа сложенными на груди, и наблюдала за его сборами. И Сараев хотел уйти достойно, только до свидания сказав Марии и детям, но сказал все-таки он не до свидания, а другое:

? Или, может, - сказал, - мне не уходить? Пока. А остаться?

А Мария положила ему ладонь на предплечье и говорит:

- Нет, ты лучше иди. ***

И Сараев пошел домой, где не был ровно один месяц.

А дома лежали у него шестьдесят семь процентов прошлой зарплаты. Он их месяц назад, идя к Марии, дома оставил, так как ненужных денег при себе Сараев не носил, учитывая, что улица полна неожиданностей, а дома, за железной дверью, ничего с деньгами случиться не может. И он разделил имевшуюся у него сумму на две равные части и одну часть понес Марии, а придя к ней, он сказал:

- На вот тебе. На жизнь.

А Мария ему:

- А тебе? Я не возьму.

А он говорит:

- Я же месяц у тебя жил на иждивении и своих денег не тратил, и теперь у меня деньги есть.

И он, как обычно, положил деньги на стол и сказал детям и Марии: