Нора Икстена - Праздник жизни

Она хотела, чтобы вечность ввела ее в сословие взрослых. Как девушку из какого-нибудь племени дикарей. Девушка должна была ради этого претерпеть страшные муки. Девушку искололи, как созревший плод, обернули листьями, и ей предстояло вынести эту боль, чтобы стать достойной любви.

В те мгновения, когда у нас было одно сердце и оно пульсировало в шейной ямке, ее охватывал непреодолимый страх. Она говорила, что вокруг внезапно встала непробиваемая стена одиночества, которая проросла сквозь землю и пронзила небеса. Ни один смертный не в силах преодолеть эту стену. Ни у кого нет ни веревок, ни крючьев, но даже если бы были, на нее не подняться. Ни у кого нет ни лопаты, ни ножа или иголки, но даже если бы были, сквозь нее не пробиться. И стремление к счастью, бледное и иссохшее, скрючившись, прильнуло к каменной стене.

Я хотел сделать ее счастливой и отвел на хлебное поле, которому не было ни конца ни края. Оно колосилось и созревало под солнцем, и впервые в жизни она увидела там живого горностая. Она сказала, что большие лесные звери оставляют на хлебном поле черные лежбища. И что решивший полакомиться незрелыми зернами должен остерегаться, чтобы не уколоться остью. Потому что укол ее смертелен.

Она привела меня на ржаное поле осенью. Насколько хватало глаз, поле было тщательно скошено. Узором из пепельно-серых пучков жнивья среди прямых коричневых крестов земли и тонких ленточек света. С жадностью вглядываясь в эту удивительную работу, она высвободилась из моей руки.

Она шла по стерне легко, словно бы ничего не весила. Посреди поля легла, вытянула руки вдоль тела и вдохнула прохладный осенний воздух.

Ликованьем исполнен для нас этот день

Темные небеса расступились. С необоримой жаждой свет устремлялся к земле - распускающейся, цветущей.

Елена стояла возле усыпанной утренней росой калитки и смотрела, как в редеющем тумане медленно исчезают вдали стариковские фигуры простившихся. Одной рукой она держалась за шероховатую металлическую решетку. Она смотрела, как под ее сжатыми в кулак пальцами роса превращается в прозрачные капли и слезами медленно стекает вниз. Когда силуэты скрылись из глаз, Елена повернула голову в сторону реки.

Длинная золотая полоса тянулась над лесом на том берегу. Словно нынешним утром солнце превратилось в блестящий обруч, крепко опоясавший землю. Река. Спокойная река. Она не текла, она остановилась в ожидании утра. И, счастливая, отдалась волнам звуков, которые перекатывали через нее птицы.

Елена была спокойной рекой. С гладкой зеркальной поверхностью. Кто-то бросал в нее мелкие камешки, которые падали в воду с легким плеском, и от них разбегались большие концентрические круги. Они разбегались, как свет, становились все больше, пока река для них не делалась мала. Они расходились все дальше, становились все шире и выше, пока не сливались с воздухом и не исчезали.

Она закрыла калитку и направилась к грецкому ореху. Под ним сидел Тодхаузен, опершись спиной о ствол. Она присела рядом, уткнула голову в колени и была благодарна за тишину, которая воцарилась сейчас между ними. Елена заметила пчелу, которая перебиралась со стебелька на стебелек. Крылышки ее намокли от росы, и она пыталась выбраться на солнце, чтобы обсушиться. Ибо пчеле не пристало ползать по земле - пчеле надлежало летать среди цветов.

- Смотри на солнце, - сказала себе тихо Елена. - Смотри на солнце. Она испытывала неизъяснимую любовь к этому солнечному утру. К золотому обручу над лесом на том берегу. К реке, которая остановилась, чтобы дождаться. К грецкому ореху и к усталым глазам Тодхаузена, которые смотрели вдаль.

Свет, исходивший от Елены, и свет, поднимавшийся от реки, слились в единый поток. Тодхаузен хотел к нему прикоснуться, чтобы убедиться, что это не пригрезилось его усталым глазам. Елена была вот тут, на расстоянии вздоха. Заколки выскользнули из ее волос, и прядки накрыли друг друга, как серые птичьи перья. Он видел ее судорожно сцепленные пальцы и бежавший по ее руке тоненький темный ручеек, пульсирующий под кожей.

"Смотри на солнце, предстоит расти", - повторил Елене ее голос. Она была счастлива, что не знает, возникла ли из полнолуния или из обратившегося в прах рукоделия, или просто от невыносимого одиночества. Она жила и хотела знать - любовь прекрасней ли жизни и летят ли журавли над небесами.

Тодхаузен взял Елену за руку, и они направились к реке.

С благоговением дождавшись утренней процессии, снова понесла свои воды река. Медленная, спокойная, ожившая.