Иван Панаев - Барышня

И потом, обращаясь к гостю, маменька и папенька замечали:

— Не понимаем, что это сделалось сегодня с Катей: она у нас обыкновенно такая послушная…

Вице-губернаторшу господь благословил дочками, кроме Коли — Катенькина жениха — у нее есть Петя, Наташа, Даша, Анеточка, Верочка, Дунечка. И вице-губернаторша часто со всем семейством на целый день приезжает к Лизавете Ивановне. В эти дни подымается в доме страшный шум, писк и визг, гувернантки и няньки бегают за детьми из одной комнаты в другую. И среди этого шума, писка и визга раздаются крики:

— Прене гард, мамзель Натали или мамзель Аннет, ву томбре.

— Что это ты, сударыня, выдумала? разве можно бить братца?.. Ах ты пакостница этакая! а вот я маменьке скажу!..

Катя целует Колю и спрашивает у папеньки:

— Папа, ведь это мой жених?

— А разве ты Сергею-то Яковлевичу изменила? — возражает папенька. — Помнишь, ты хотела выйти за него замуж, а он обещал тебе много конфект и пирожков.

— Не хочу его, — пищит Катя сквозь слезы, — он гадкий, рябой; мой жених не он, а Коля.

— Что ж, Лизавета Ивановна, — говорит с приятностию вице-губернаторша, тасуя карты, — пора, я думаю, подумать и об их свадьбе? Как вы думаете?

Приготовляйте-ка невесте приданое.

Все смеются.

Барышня заметно начинает подрастать, способности ее помаленьку изощряются.

Прежде для нее существовали только гостинцы, теперь для нее одних гостинцев мало: ее начинают занимать и платьица и платочки… Она одевает свою куклуфаворитку в шелковое платье, втыкает в голову цветы и говорит девочке, играющей с нею:

— Видишь ли, Палашка, она поедет на бал танцевать, — там будут офицеры…

Роковое слово «офицеры» уже произнесено барышнею! Она так часто слышит это слово от всех, в особенности от гувернантки и от ее фаворитки Соньки.

Гувернантка, например, наряжается; фаворитка Сонька затягивает ей корсет и говорит:

— Барышня, наденьте сегодня пунцовое платье… оно ужасти как к вам идет…

Сегодня еще, может быть, у нас кто-нибудь да будет…

— А которое ко мне больше идет, Соня: голубое или пунцовое?

— Пунцовое, барышня, к вам не в пример больше идет, да и ихний любимый цвет пунцовый.

— А ты почему знаешь?

— Да уж я знаю-с.

Сонька потупляет глаза.

— Ах, да, я и забыла… — Гувернантка грозит горничной пальцем.

Сонька усмехается и вдруг подбегает к окну…

— Барышня, барышня… офицер!

— Офицер?.. (Гувернантка накидывает на себя платочек и бросается к окну.) — Ах, какой хорошенький, Соня! Да это, кажется, Маккавеев… посмотри, какая у него ножка… Ну, только талия у него хуже, чем у Валуева… гораздо хуже…

Всякий раз, когда к Евграфу Матвеичу являлись офицеры, гувернантка смотрела на них или в щелку двери, или в замочную скважину… и сердце ее сильно билось, если между ними красовался один белокурый, высокий, курчавый и с большим носом.

Этот офицер вообще почему-то нравился многим губернским барышням и в особенности одной, которую очень любила Лизавета Ивановна… Гувернантка, узнав это, возненавидела ее, начала употреблять все меры, чтоб поссорить ее с Лизаветой Ивановной, — и наконец достигла своей цели. И добрая Лизавета Ивановна, которая создана была, чтоб жить со всеми в ладу, быть приветливой и ласковой ко всем, и к дурным и к хорошим людям, вдруг прекратила всякие сношения с своей лучшей приятельницей, к величайшему удивлению не только ее, но и всего губернского города…

Лизавета Ивановна была совершенно, как говорится, ослеплена гувернанткой и даже не замечала того, что гувернантка в присутствии ее бросала очень странные и не совсем скромные взгляды на Евграфа Матвеича, от которых он приходил всегда в волнение и замешательство. К чести Евграфа Матвеича надо заметить, что он всегда умел побороть в себе всякую искусительную мысль, которая порою случайно забегала в его облысевшую голову… К тому же он всегда чувствовал необыкновенную робость, если ему случалось быть наедине с женщиною.

Однажды под вечер, в отсутствие своей Лизаветы Ивановны, он встретился с гувернанткою в темном коридоре…

— Ах, кто это здесь? — вскричала гувернантка, притворясь испуганной.

— Ничего, ничего-с, не пугайтесь; это я-с… — проговорил Евграф Матвеич дрожащим голосом.

— Это вы, Евграф Матвеич?

— Да-с.

— А у меня, вообразите, так и замерло сердце? Мне показалось, что кто-то чужой.

— А вы куда изволите идти?

— Я иду к себе в комнату.

— К себе в комнату-с?

Евграф Матвеич колеблющимися шагами приблизился к гувернантке.