Иван Панаев - Она будет счастлива

Пять лѣтъ свѣтской жизни не доставили ему ни одного отраднаго воспоминанія, ни одной счастливой минуты. Онъ только ловилъ на лету плѣнительные взоры этихъ роскошныхъ женщинъ, которыя достаются только или именамъ или выгодамъ, которыя, какъ мотыльки, летятъ на огонь, на блескъ, на золото.

Сердце Горина требовало любви; и какое сердце не тробуетъ ея въ двадцатыхъ годахъ? Со всѣмъ жаромъ юноши онъ представлялъ себѣ счастіе быть любимымъ.

Вотъ почему на другой день послѣ извѣстнаго читатолямъ обѣда, лежа въ эластическихъ креслахъ, какъ я сказалъ уже, одушевленный словами Свѣтлицкаго, Горинъ не чувствовалъ своего нездоровья. Онъ былъ любимъ: эта неразлучная съ нимъ мысль, эта поэтическая греза его осуществлялась теперь! — Боже мой! Неужели то не обманъ, не сонъ, не призракъ услужливаго воображенія?.. И тысячи этихъ придирчивыхъ "неужели" толпились въ отуманенной головѣ Горина.

Невозможно передать ощущеній юноши въ ту минуту, когда онъ въ первый разъ начинаетъ увѣряться въ томъ, что любимъ. Не два раза въ жизни бываеть такая минута! Уловимы ли тѣ чудныя, пламенныя картины, которыя развиваются тогда передъ глазами его; тѣ яркіе, лазурные, очаровательные цвѣта, которыми разрисовывается для него весь міръ? О, въ эту минуту онъ легче мечты, быстрѣе времени! Онъ переходитъ изъ веществованія въ жизнь, изъ дѣйствительности въ миѳъ…

Горинъ испытывалъ все это. Зинаида была передъ нимъ, увѣнчанная чистыми вымыслами поэзіи: то ослѣпительная какъ сольще, то томная, упоительная какъ луна. Въ одно время — недоступная святыня христіанскаго и чувсгвенная героиня миѳологическаго міра…

Послѣ такой минуты безотчетнаго восторга, цвѣтныхъ видѣній распаленнаго воображенія, въ головѣ его черною тѣнью пробѣжала досадная мысль, что Зинаида не принадлежитъ къ дамамъ высшаго круга, что имя ея не внесено въ бархатную книгу аристократическихъ гостиныхъ. И потомъ, когда онъ, можетъ быть, устыдился этой мыели, въ немъ зародилось сомнѣніе. Точно ли я любимъ ею? спрашивалъ онъ самого себя и старался припоминать выраженіе рѣчей ея, силу взглядовъ. Можно ли положиться на слова Свѣтлицкаго? думалъ онъ: и какимъ образомъ этотъ человѣкъ могъ проникнуть тайну женщины?

Но Свѣтлицкій былъ одимъ изъ тѣхъ таинственныхъ людей, образцы которыхъ вы вѣрно иногда встрѣчаете въ Петербургѣ, и не можете дать себѣ отчета, къ какому разряду причислить ихъ. Являющійся то на именинномъ вечерѣ въ низенькихъ и душныхъ комнатахъ чиновника, то на затѣйливомъ балѣ помѣщика, пріѣхавшаго для взрослыхъ своихь дочекъ пожить въ столицѣ, то въ пышныхъ палатахъ аристократа; играющій въ вистъ отъ пяти до двухсотъ рублей роберъ; одинаково равнодушный въ выигрышѣ и проигрышѣ; всегда неумолчный говорунъ, движущееся собраніе анекдотовъ въ разныхъ родахъ; родословная книжка и сводъ формулярныхъ списковъ всѣхъ жителей Петербурга: Свѣтлицкій представлялъ собою одушевленную шараду, которую разгадать было не такъ легко… Путешествуя по чужимъ краямъ, онъ собралъ поверхностныя свѣдѣнія обо всемъ; могъ три часа сряду говорить непрерываемо о чемъ угодно и бросать пыль въ глаза многимъ, которые, дивясь его всеобъемлющимъ знаніямъ, слушали его, разиня рты. Такимъ образомъ, онъ слылъ въ городѣ за человѣка необыкновенно умнаго и даже ученаго. Никто не зналъ и не заботился узнать, служитъ онъ или нѣтъ; по крайней мѣрѣ, было достовѣрно то, что онъ служилъ прежде; это доказывали орденскія ленточки въ его фракѣ. Говорили, что онъ не имѣетъ никакого состоянія; но этотъ говоръ врядъ ли былъ основателенъ, потому что карманъ Свѣтлицкаго былъ всегда набитъ деньгами; потому что на рукѣ его былъ перстень съ огромнымъ сверкающимъ брилліантомъ; потому что онъ одѣвался съ изысканностью, былъ безпрестанно въ театрахъ и концертахъ, велъ большую игру и ѣздилъ въ славномъ наемномъ экипажѣ. Онъ былъ коротко знакомъ со всею петербургскою молодежью, которая, Богъ знаетъ почему, имѣла къ нему довѣренность и для которой онъ былъ чрезвычайпо занимательнымъ и почти необходимымъ лицомъ. Носились темные слухи, будто Свѣтлицкій… Но для чего говорить о слухахъ, которые не подтверждались ничѣмъ?

И Горинъ успокоился немного… Зачѣмъ, кажется, выдумать Свѣтлицкому на Зинаиду, и именно на нее? Къ тому же, развѣ мудрено, что этотъ человѣкъ проникнулъ ея тайну; любовь невольно выскажется сама въ одномъ движеніи, въ одномъ взглядѣ… надобно только умѣть подмѣтить это движеніе, этотъ взглядъ. А онъ проникалъ и не въ однѣ любовныя тайны. Молодой человѣкъ улыбнулся; онъ пріискивалъ въ головѣ всевозможныя доказательства для подтвержденія отрадной для него мысли. Онъ не могь вдругъ обнять своего счастія, и грустное сомнѣніе щемило его сердце.