Аркадий Аверченко - Чудеса в решете

— Кто гуляетъ? Что вы затвердили: "гуляетъ да гуляетъ"!

— Да. Всѣ вообще. Погоды хорошія, они и тово…

— Стыдитесь! О погодѣ заговорили. Неужели, у васъ съ дамой нѣтъ болѣе содержательнаго разговора?

— Да. Кхе, кхе!.. Кх…

— Что это вы какъ будто кашляете? Простудились?

— Нѣтъ. Нервное.

— Почему?

— Да, знаете, мѣшаютъ всѣ. Приходятъ, звонятъ…

— А вы бы трубку снимали. Или просто говорили, что заняты, работаете, молъ.

— Я и говорю. Не помогаетъ.

— Вотъ, ей Богу, наказаніе. Дѣйствительно, положеніе! Ну, если они такіе не чуткіе — вы бы сказали «извините», но я сейчасъ не могу разговаривать!"

— Извините, но я сейчасъ не могу разговаривать.

— Вотъ такъ. Молодецъ. Запомните это?

— Ну, до свиданья.

— Послушайте… А мнѣ пришло въ голову: можетъ, вы и меня такъ же потомъ ругаете за мои разговоры, какъ и другихъ, а? Я вамъ вѣдь, кажется, тоже помѣшала?

— Да. Ну, конечно!

— Ну, вотъ вы уже и шутите… Вотъ и хорошо. Я, значитъ, разогнала ваше дурное настроеніе. А если, предположимъ… Неужели повѣсили трубку?! Свин… положимъ… Что эт…

— Барина дома нѣтъ.

— Да какъ же нѣтъ, если онъ сейчасъ по телефону разговариваетъ. Я вѣдь зашелъ на одну секунду.

Входитъ человѣкъ. Не на четырехъ ногахъ, a какъ любой человѣкъ — на двухъ ногахъ.

— Я вамъ помѣшалъ сейчасъ?

— Собственно, какъ сказать?.. Я вѣдь пишу разсказъ..

— А вы вонъ сейчасъ по телефону разговаривали..

— Да; это одна дама оторвала меня. Только сбила съ настроенія…

— А вы бы сказали, что заняты.

— Говорилъ. Не помогаетъ.

— Ни на одну іоту у этихъ дамъ нѣтъ чуткости! Трубку бы не снимали на это время.

— Да.

— Или просто: нѣтъ дома — и конецъ.

— Да.

— Я вамъ, можетъ, мѣшаю? Я только на десять минутъ. Ну, что у васъ слышно съ вашей газетой?..

Я люблю людей.

Я готовъ ихъ всѣхъ обнять. Обнять и крѣпко прижать къ себѣ.

Такъ прижать, чтобы они больше не пикнули.

Отчего я писатель? Отчего я не холера?

И зналъ бы тогда, кому слѣдуетъ захворать…

Иногда мы, большіе, взрослые люди, бородатые, усатые, суровые, съ печатью важности на лицѣ, вдругъ ни съ того, ни съ сего становимся жалкими, безпомощными, готовыми расплакаться отъ того, что мама уѣхала въ гости, a нянька ушла со двора, оставивъ насъ въ одиночествѣ въ большой полутемной комнатѣ.

Жалко намъ себя, тоскливо до слезъ, и кажется намъ, что мы одиноки и заброшены въ этомъ странно молчащемъ мірѣ, ограниченномъ четырьмя сумрачными стѣнами.

Почему-то это бываетъ въ сумерки праздничнаго дня, когда всѣ домашніе разбредаются въ гости или на прогулку, a вы остались одинъ, и долго сидите такъ, безъ всякаго дѣла. Забившись въ темный уголъ комнаты и остановивъ пристальный взглядъ на двухъ свѣтло-сѣрыхъ четыреугольникахъ оконъ, сидите вы съ застывшими, какъ холодная лава, мыслями — тихій, покорный и безконечно одинокій.

Замѣтьте: въ это время непремѣнно гдѣ-то этажомъ выше, робкія женскія руки трогаютъ клавиши рояля, и вы вливаете свою застывшую грусть въ эти неувѣренные звуки и эти неувѣренные звуки крѣпко сплетаются съ вашей грустью. Мелодія почти не слышна. До васъ доносится только отчетливый аккомпанементъ, и отъ этого одиночество еще больше. Оно, впрочемъ, отъ всего больше — и отъ того, что улица за сѣрыми окнами дремлетъ, молчаливая, и отъ того, что улица вдругъ оглашается недоступной вашему сердцу рѣчью двухъ невѣдомыхъ вамъ пѣшеходовъ, отчетливо стучащихъ четырьмя ногами и двумя палками по заснувшимъ тротуарнымъ плитамъ.

— …А что же Спирька на это сказалъ?

— Вотъ еще стану я считаться съ мнѣніемъ Спирьки этого дурака, который…

И снова вы застываете, одинокій, такъ и не узнавъ, что сказалъ Спирька и почему съ мнѣніемъ Спирьки не слѣдуетъ считаться? И никогда вы ничего больше не узнаете о Спирбкѣ… Кто онъ? Чиновникъ, клубный шулеръ, или просто веснушчатый краснорукій гимназистъ выпускного класса?

Никому до васъ нѣтъ дѣла. Интересы пѣшеходовъ поглощены Спирькой, всѣ домашніе ушли, a любимая женщина, навѣрное, забыла и думать о васъ.

Сидите вы, согнувшись калачикомъ въ углу дивана сбоку или сверху у квартирантовъ робкія руки отбивають мѣрный, хватающій за сердце своей опредѣленностью тактъ, a гдѣ-то внизу проходить еще одна пара, и оставляетъ въ вашихъ мысляхъ она расплывающійся слѣдъ, какъ отъ брошеннаго въ мертвую воду камня:

— Нѣтъ, этого никогда не будетъ, Анисимъ Иванычъ…