Григорий Канович: Шелест срубленных деревьев

- Почему вы прячете от меня Ноя? - обрушился он на меня. - Вы что, только на мою могилу его приведете?

- Ной болен, - изворачивался я.

- Сколько можно болеть?.. Он уже целый год болеет, - не унимался он.

- Целый год, - соглашался я. - Его еще долго будут лечить.

- Что с ним? Вы что-то от меня скрываете? Скрываете? Только не ври...

- Сейчас, папа, Ною уже лучше... намного лучше...

И я рассказал отцу правду.

- Господи! - только и воскликнул он и после паузы добавил: - В два годика - и рак крови...

Дора Александровна смотрела на меня с ужасом.

Отец лежал, приложив руку к груди, где билось его изношенное сердце, как будто давал клятву. А может, он и впрямь клятву давал. Может, клялся Предвечному в том, что он, неверующий Шлейме Канович, когда предстанет перед Ним на небесах, обязательно сошьет Господу на Хануку шубу - пусть только немного подождет, не торопится отдавать другому портному и пусть только - в награду за работу - поможет его правнуку Ною - сделает ниже хотя бы на пять ступенек, на пять ступенечек неприступный Порог Надежды.

Отец скончался, как праведник, в сентябре накануне Рош Хашана.

За окном шелестела липа.

В пустой, пропахшей тленом квартире над скрипучим, продавленным диваном тихо шелестел отлетевший дух моего отца, и от этого шелеста рушились стены, воскресали мертвые и смыкались времена.