Н Каратыгина - Через борозды

--------------

Ластилось лето.

Город все еще спал. Солнечные уколы не могли его разбудить. Город затыкал глаза, уши, немой, слепой лежал трупом на болоте. Недаром вспоминалось: - Быть Петербургу пусту...

От осиновых дров набережная как будто в лишаях, барки топорщатся на воде, загораживая синеву, горбатые мосты чванливо сбрасывают белесую пыль.

Дети скучают в городе.

Кирик сидит на тумбе бульвара Профсоюзов и жалуется малышам:

- Голова болит и ноги слабенькие.

- А ты проси тятьку отпустить тебя на родину.

- Какую родину?

- Да ну, дурак, в деревню, в село.

- Никакого села я не знаю, - возмущается Кирик, - про что ты говоришь? Дядя Андрей ездил к родным, а я не ездил.

- Кто, дядя Андрей?..

- Мамочкин муж... как его?.. отчим.

- А-а... - мальчишка задумался, а вихлявая девчонка посоветовала:

- Ты с мамкой поезжай к евоным родным.

- Мы-то, к ним?.. - засмеялся Кирик. - Мамочка не поедет.

- Они разругамшись?

- Нет, что ты!..

- Так почему же?..

Кирик задумался. Почему бы, в самом деле, не поехать? Вспомнился дядя Николай, машинист, евший с ножа, маме он не понравился... Нет, в деревню им не поехать.

- Мама не любит деревенских.

- Ишь ты, Кирка. Форсишь! Чего форсишь? Гвоздев рабочий.

Кирик вспыхнул, сам не зная почему, и топнул ножонкой:

- Я не Гвоздев, я - Алакаев, мамочка была папиной женой, папа офицер, только он умер.

- Ффью! - свистнул мальчишка. - То-то у тебя нос воробьиный. Истончали вы, офицеры!..

Кирик нахохлился, как птичка, и пошел прочь. Девочка побежала следом.

- Не сердись, Кирка, - зашептала. - Петька от зависти. У-у жигаль!.. Ему жаль, что Гвоздев пайки заграбастывает.

Кирик молчал. Она стала еще угодливее:

- Ты добренький, Кирка, принеси мне воблинку, одну воблинку, сегодня вечером, я никому не скажу.

- Принесу.

- Тебе мамка не даст, так ты утащи.

Кирик думал ответить, что таскать нехорошо, но не хотелось показаться жадным... Он добренький, для доброго дела можно и утащить разочек.

- Принесу, ладно.

В кухне поспевал скромный обед. Кирик следил за ножом в маминой руке, втайне негодовал на тонкие ломтики сала.

- Мама, ты Алакаева? - спросил внезапно.

- Нет, Кикочка, ты же знаешь...

- Так ты называешься Гвоздева?

- Конечно.

- А почему мы в деревню не поедем?

- Ай да Кика! - сказал Андрей. - Ты - Гвоздева, поезжай в деревню.

- Откуда ты явился, мальчишка? - вспыхнула мать.

- С бульвара. Петька сказал, что у меня нос воробьиный, потому что папа был офицером.

- Сколько раз я говорила, не ходить на бульвар!

- Ну, уж оставь, пожалуйста, Птиченька, - вмешался Андрей. - Слушай, Кика. Покажи-ка свой нос воробьиный.

- И совсем не воробьиный, а мой собственный.

- Верно, малыш. Нет никаких носов, кроме человеческих. И люди все одинаковые, что рабочий, офицер, крестьянин, если они все трудятся и не вредят друг другу. Твоя мама была папина, Алакаева, а теперь Гвоздева, папа твой работал - (так, жена?) - и я работаю, носы от честной работы не меняются.

Кирик уловил на материнском лице пренебрежение.

- А у папы был... мундир... - нерешительно протянул он.

- А у меня куртка! - засмеялся Андрей. - Вот и вся разница. Папа твой умер, не надо часто мертвых поминать.

- Ну, вот еще... - возразил Кирик сквозь большой кус хлеба. - Перед сном я молюсь за нас всех, а потом за папу.

Вилка Андрея заколебалась в воздухе, лицо Птиченьки порозовело.

- Неужели, Катя, ты молишься с ним?

- Он привык... Не отучать же!..

- Но ты поощряешь!

- Странно... - воскликнула Екатерина Владимировна. - Все крестьяне так благочестивы, а ты ненавидишь бога.

- Я не могу ненавидеть то, чего не знаю. Когда я научился читать и попал на выучку в город, я понял, что не бог приходил ко мне на помощь. Я сам схватил жизнь за руки.

- Удивляюсь я вам, - Екатерина Владимировна пожала плечами. - Мы учились, много знаем и не потеряли веры в бога. А вы, товарищи, стоит вам научиться читать по складам, как вы уже вычитываете: нет бога.

- О мы не вы. Вы молитесь, когда вас, хвать, боженька ущипнет.

Кирик жадно смотрел в их загадочные лица.

--------------

Соседка, старая швея, зашла попросить весы. Была словоохотлива, а глаза шныряли в зрачках, как черные тараканчики.

- Уж как я посмотрю на вас, душа радуется, - подарила похвалой. Влюбленные!.. Ничего, что вы аристократка, а он простой. Нынче время суматошное, все в перемешку, ничего не разберешь. Оно и легче.

- Разбираюсь отлично, - ответила холодно Екатерина Владимировна. Неужто все вперемешку?.. Однакоже вы не забываете, что я аристократка.