Роман Казак-Барский: О любви

Я знаю, хоть и поставил тебя главным ключником при вратах Царства Моего, втайне ты до сих пор не можешь простить Мне, отчего столь важную миссию - предать Меня и отдать в руки врагов Моих Я поручил Иуде бар-Симону из Кариота, а не тебе. Чтобы искупить грехи людские, Создатель предназначил Мне, сыну Своему и людскому, принять мученическую смерть. Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию... Помнишь ли ты эти мои слова? Кто-то из вас, Моих учеников, должен был взять на себя этот великий грех предательства, пожертвовать своим добрым именем. Помнишь, в нашу последнюю вечерю Я объявил вам, что предаст меня тот, кому передам кусок хлеба, омоченный в чаше? И хлеб этот получил из рук Моих Иуда. Сие было условным сигналом к действу. И Моё напутствие сделать это было желанием Создателя, Отца Моего. Но вы этого не поняли. Ибо в глубине души у вас ещё теплилось сомнение... Разве не так? Кто как не ты махал мечом, когда пришли люди Каиафы брать меня?.. Молчишь... То-то. Я сделал вас Своими Апостолами, когда уверовали в Меня - Бога, Духа и Сына Божьего, в Мою Миссию, что учение Моё есть продолжение и развитие учения Моисеева.

Иуда пошел на предательство сознательно. Ибо Фанатично верил. Но не выдержал до конца. Слаб оказался. Вернул награду и наложил на себя руки. Усомнился он в последний момент. Показалось ему, что предал на муки невинного человека, не Бога. За что и был наказан. Ты бы не смог Меня предать. Ты - сомневающийся. Чем и ценен для Меня. Я ведь тоже подвержен ошибкам. И ты это знаешь. Кто же, как не ты можешь Мне посетовать? Уж сколько мы ошибок наделали... И всё же - не сделали главной - не вмешались. Мы защищаем и отстаиваем Добро, не уничтожая Зло. Ведь если его не будет, кто же укажет на Добро? Прав был Мастер. Помнишь, у него в романе обо Мне Князь Тьмы поучает Моего Посла мытника Левия? Почти всё угадал Мастер. Кроме роли Иуды... Впрочем, не его в том вина... Евангелисты ведь тоже не поняли. От них всё пошло.

Спасибо тебе за поздравление. Более оно уместно Моей Матушке Марии. Нынче Она внимает осанну, звучащую по всему христианскому миру. Ты ведь знаешь, как Она любит Шуберта. Она всегда плачет, когда слушает его вышнюю музыку. И опекает душу его.

Кстати, почему ты, Симон, говоришь о юбилее? Ты же знаешь, у Меня нет и не может быть юбилея. Для смертных это важно. Действительно, нынче исполняется 2000 лет со дня Моего рождения. Ошибся ученый монах Дионисий в вычислениях. Выпил лишнего. Не наказывать же его за это? Почти полторы тысячи лет человеки жили с этим заблуждением - и ничего. Пусть считают, как им хочется. Так нет же. Всегда тебе нужно по делу и без оного усомниться... Однако спасибо и на том... Впрочем, раз ты уж на связи, расскажи о своих впечатлениях.

- Худо, Учитель. Народ хоть и пошел в храм, но, извини, ни хрена не понимает. Ни в службе, ни в молитве. На древнем забытом языке она. В Твоей молитве, Господи, которой Ты нас учил, понятно им только первых два слова "Отче наш...". Спросил у десятка прихожан разного века - что есть "Даждь нам днесь?" - Никто не знал. Нынче здесь многие службы делают так. Называется - опрос общественного мнения. А человецы есть ни что иное, как респонденты. Явно - рука рогатого...

- Ну, ну, не отвлекайся. Пускай зовутся, как хотят. А вот что не понимают... Это худо... Что же, у пастырей голова только для ношения митры?

- Есть грех, Учитель. Всех отличных пастырей постреляли ещё крупняки.

- Какие крупняки?

- Ну эти, как их, большаки. О! Большевики! Прости, Господи. Потом охранники отбирали... В общем, еретики, лжепророки, увлёкшие народ на путь к земному раю. Попирали сомневающихся и Твоих служителей огнем и мечом. А теперь опять - служить Тебе, ежели не отбирают всем Собором, то вырубают топором неугодных. Как отца Александра. Слух пустили - враг де он. Наймит сионизма. Потому как иудейского происхождения. Как мы с Тобой. Надобно бы его к чину Святых угодников представить, Учитель. Ходатайствую. Внуши им.

- Што ж, упорство невежд убьёт их, и беспечность глупцов погубит их... Прав был Соломон. Продолжай, Симон.

- Намедни, Господи, взяли меня на Пушкинской площади. Милицейские. Сунули в воронок. - ""Кажи документ", - говорят. - "А што я нарушил?" спрашиваю. - "Ты похож на лицо кавказской национальности, ибо черен, и, может быть, даже чечен, и собираешься сделать какой-либо терракт", отвечают. Подаю паспорт. Открыл. Харя безграмотная. Лимитчик, что ли. Читает по слогам: "Имя - Симон, отчество - Ионович, фамилия - Камень, национальность - евр., год рождения - первый, пятого тишри, место рождения - гор. Вифсаида, Тверийской обл. О-о! Земеля! Я тоже тверской! А што это у тебя не написано, какой ты есть нации, а только "евр"? Это што, европеец значит?" - "Ага, - говорю, - Только Кавказ - тоже Европа. А вот ты - Азия". - "Но-но! Осторожнее, черножопый! Кто ты есть?" - "Так написано же - евр., значит - еврей!" - "Жид, что ли?" - "Нет, - говорю, - был иудеем, а нынче, уж почти две тысячи лет - христианин. Но - еврей. Вот и крест на мне. Нательный".