Юрий Казаков - Избранные рассказы

Он поднял голову и поглядел под занавеску на пол. Было совсем светло.

-- Илюша! -- позвал он. Илюша молчал.

-- Слушай, который час?

-- А? Никита? Что ты, милый? Ты проснулся?

-- Давно уже! -- сердито сказал Никита и посопел: -- Который час?

-- Без четверти три...

-- Надо идти.

-- Да, да...-- Илюша зевнул.-- Ax, сейчас поспать бы! Ну -- идти так идти... Чай не будем пить?

Через десять минут они подходили уже к пристани. На катере давно собрался народ -- бабы с бидонами, с кошелками, девчата в надвинутых козырьком платках, два-три парня. Все сидели на корме, молча смотрели на озеро. Северо-восток уже горел, уже казалось, что там встают световые дрожащие столбы, деревня была освещена, и стены и крыши были бледны. Вдали по озеру двигались лодки, люди в них там наклонялись и наклонялись, играла рыба... "Уыыыыыыыпппп!" -- вздохнуло опять неизвестно где, и все посмотрели на озеро, но в разные стороны, потому что никто не понял, в каком месте раздался этот загадочный звук.

Кого-то ждали, матрос заглянул в рубку, ему что-то сказали там, и он побежал наверх по берегу, скрылся и закричал, а ему тоже отвечали криком издали. Потом матрос показался с парнем -- тащили плоские коробки с кинолентами. Скоро загудел дизель, и за бортом зафыркала вода.

Катер тронулся, косо, боком пошел от берега, и ветерок тронул лица холодом. Скоро стал виден весь плоский берег и вся деревня. Илюша -- теплый, усталый, ласковый -- положил руку на плечо Никите и с широкой улыбкой глядел на деревню, будто надеялся увидеть что-то. И опять улыбка его была не для себя только, но и для всех, будто все вместе с ним тоже глядели на деревню и искали что-то. Но никто не глядел назад, наоборот, смотрели все на озеро, на рассвет, на далеких рыбаков, следили за утками. А утки уже летали вовсю, присаживались стайками на воду, а вода была светла, и чем дальше к горизонту, тем светлее и воздушнее, и дальше стайки уток, казалось, плавают по воздуху.

-- А? Никита? -- сказал Илюша, восхищенно глядя на Никиту.-Грандиозно, а? Я тебя страшно люблю, Никита!

В лице Илюши что-то дрогнуло, он подумал секунду и вдруг поцеловал Никиту, очень нежно, слабо и почему-то за ухо.

Никита освободился из-под руки Илюши, подошел к борту, поглядел на шипящую, вываливающуюся из-под носа волну и хмуро закурил. Он ненавидел Илюшу, но знал, что это потом пройдет, и он опять будет его любить -- такой тот был нежный, когда хотел. И он знал еще, что все это ему потом вспомнится -- и клуб, и озеро, и эти северные девчата, и как он пил спирт за углом, как ему было хорошо, как все-таки хорошо,-- вот старику плохо, бедный, бедный старик,-- а ему хорошо.

1963

ДВОЕ В ДЕКАБРЕ

Он долго ждал ее на вокзале. Был морозный солнечный

день, и ему все нравилось: обилие лыжников и скрип свежего

снега, который еще не успели убрать в Москве. Нравился и

он сам себе: крепкие лыжные ботинки, шерстяные носки

почти до колен, толстый мохнатый свитер и австрийская ша

почка с козырьком, но больше всего лыжи, прекрасные

клееные лыжи, стянутые ремешками.

Она опаздывала, как всегда, и он когда-то сердился, но

теперь привык, потому что, если припомнить, это, пожалуй,

была единственная ее слабость. Теперь он, прислонив лыжи

к стене, слегка потопывал, чтобы не замерзли ноги, смотрел

в ту сторону, откуда она должна была появиться, и был покоен. Не радостен он был, нет, а просто покоен, и ему было

приятно и покойно думать, что на работе все хорошо и его

любят, что дома тоже хорошо, и что зима хороша: декабрь,

а по виду настоящий март с солнцем и блеском снега, -

и, что, главное, с ней у него хорошо. Кончилась тяжелая пора ссор, ревности, подозрений, недоверия, внезапных телефонных звонков и молчания по телефону, когда слышишь

только дыхание, и от этого больно делается сердцу. Слава

богу, это все прошло, и теперь другое -- покойное, доверчивое и нежное чувство, вот что теперь!

Когда она наконец пришла и он увидал близко ее лицо и фигуру, он просто сказал:

-- Ну-ну! Вот и ты...

Он взял свои лыжи, и они медленно пошли, потому что

ей надо было отдышаться: так она спешила и запыхалась.

Она была в красной шапочке, волосы прядками выбивались

ей на лоб, темные глаза все время косили и дрожали, когда

она взглядывала на него, а на носу уж были первые крохотные веснушки.

Он отстал немного, доставая мелочь на поезд, глянул на

нее сзади, на ее ноги и вдруг подумал, как она красива

и как хорошо одета и что опаздывает она потому, наверное,