Анатолий Ким - Стена (Повесть невидимок)

- Ты хочешь этим сказать, как это было принято в классической русской литературе, что среда заела, общество виновато?

- О чем ты, Анна?

- Да о том, почему ты и за гробом готов врать самому себе и лицемерить.

- В чем же мое лицемерие?

- Зачем хочешь свалить на паршивое время, на историческую среду свое полное и окончательное поражение? Что за болесть такая у русской интеллигенции!

- Поясни, пожалуйста...

- Тебе же было стыдно, что ты не стал искать меня, а кинулся по заграницам зарабатывать валюту?

- Не то слово. Не стыдно - страшно... С этим я просто не мог дальше жить.

- Но тем не менее прожил еще много-много лет. Так?

- Жизни никакой не было, сколько бы лет ни прошло.

- И этому можно поверить?

- Ты же знаешь, что можно...

- Допустим. Тогда все же поясни. Почему ты не стал искать меня? Если бы искал и нашел, то твоя богиня, может быть, не погибла бы самой лютой смертью...

- Аня! Аня!

- В огороде баня. Где ты был, где, когда я, полуживая, голодная, просидела ночь на скамейке возле подъезда твоего дома? Ни денег, ни документов, ни теплой одежды - все это осталось в машине, которую угнали.

- Сначала я ждал тебя в твоем доме... Потом стал думать, что ты находишься там, у Рафаила... А когда я позвонил ему... Какое несчастье! Разве во всем этом есть чья-нибудь вина?

- Ну а потом? Ведь я все еще была жива. Почему не искал меня потом? Разве я перестала быть твоей богиней, твоей маленькой, как ты меня называл иногда?

- Моей маленькой... Да. Да.

- Больше всего любила, когда ты меня называл так. Я бы пожелала тебе здоровья и счастья во всей твоей оставшейся жизни только за то, что ты когда-то называл меня "моя маленькая".

- ...Не искал, да. Потому что смерть, наверное, все-таки сильнее любви.

- При чем это, Валентин?

- В какой-то момент, когда я все еще ждал тебя, а ты не приходила - это было в Москве, - я вдруг почувствовал, что больше никогда не увижу тебя. И вдруг ты пришла. Глубокой ночью, часа в два, наверное. Позвонила в дверь - резко три раза, как и всегда раньше, когда мы вместе приезжали в Москву и жили у меня.

- Когда же это я приходила?

- Тем летом я насовсем вернулся в Москву.

- Не могу припомнить.

- Или не хочешь?

- Или так... Я возвратился в Москву, засел в своей квартире и не знал, что мне дальше делать. Тогда я был напуган одним обстоятельством и почти перестал выходить на улицу. Дело в том, что наступили в столице и в стране лихие времена, а как раз тогда прибыл бывший японский коллега из Осаки профессор Кимура и поселился у меня. Он был русист, обожал русский стиль, в особенности любил выпить водки до потери пульса, и тут надо было его опекать, добрейшего и деликатного Кимура-сан. Если в Японии "русские попойки" профессора совершались в кругу друзей и кто-нибудь из них всегда отвозил его из ресторана домой, то в бандитской Москве это приходилось делать мне, ведь коллега был моим гостем. И вот что случилось на третий или четвертый день по его приезде. На Новом Арбате мы подверглись нападению шайки цыганят (или каких-то кавказских подростков), которые облепили господина Кимуру, как шакалы, и мигом очистили все его карманы, вырвали из руки сумку, срезали фотоаппарат. А меня, пытавшегося защитить иностранца, огрели чем-то тяжелым по затылку, и я свалился с тротуара на проезжую часть, прямо под колеса машин. Но ничего более страшного не случилось, от неожиданности я не успел даже испугаться, не испугался и тогда, когда передние колеса наезжавшей на меня машины свернули в сторону от моей прикорнувшей к асфальту головы метрах в десяти, наверное... А вот кроткому Кимуре досталось гораздо больше: забрали цыганята все деньги, документы, паспорт с визами, даже упаковку презервативов, пнули по ноге - видимо, ботинком с металлической подковою, - оставили на короткой толстенькой голени японского профессора жирный кровоподтек. После разбойного нападения господин Кимура отправился в свое посольство, где и безвозвратно для меня сгинул. А я сидел дома и не знал, что мне делать: то ли искать японца, то ли строить новый план жизни - уже без расчетов на японского друга... И тут однажды глубокой ночью, когда я уже спал, раздался этот знакомый звонок в дверь - три резких, частых звонка...

- Неужели не помнишь, Аня?

- Может быть, и вспомню. Продолжай дальше.

- А что продолжать... Я открыл. Ты вошла...

- Затем растворилась в воздухе.

- Нет.

- Тогда дальше.

- Дальше я и сам не знаю, что произошло на самом деле. Ты была в незнакомой мне одежде: джинсовая рубаха, светло-серые брюки, рукава закатаны. Извиняюсь за всякие подробности, но сам я спал в одних маленьких белых трусиках японского производства... И мне стало неловко перед тобой; видимо, за время разлуки я отвык от тебя, Аня. Мы молча постояли в прихожей друг против друга. У тебя был усталый вид, и такою угрюмой я никогда тебя не видел... Затем ты, не произнеся ни слова, прошла мимо меня в ванную... Неужели и этого не вспомнишь?