Анатолий Ким - Стена (Повесть невидимок)

- В тот раз я весь день провела у Тумановых, у свекрови. Поехала за дочерью, вечером мы были дома.

- Тогда кого же я видел? Причем два раза, и все возле автобусов, и всякий раз с мистером Бобровой Шапкой...

- Во-первых, у Туманова, у моего первого мужа, никогда не имелось бобровой шапки. Это был по призванию нищий музыкант. Не по Сеньке шапка-то. А во-вторых, в то время, когда тебе привиделась бобровая шапка, мой прежний муж как раз находился в доме у родителей, и мы обедали всей семьей - бывшей семьей, я хотела сказать...

- Выходит, Аня, я в тот день дважды обознался... Или ты, как это часто бывало в твоей жизни, непонятно для чего сейчас говоришь неправду. Ты забыла, очевидно, что сказала мне в тот вечер, вернувшись домой, а теперь вот рассказываешь совсем другое... Ошибаешься или врешь?

- Но ведь и ты, милый, возможно, ошибаешься сейчас или врешь.

- Как же я могу врать, если видел тебя вместе с каким-то человеком и вы ходили взявшись за руки? Как я могу убедить самого себя, что этого не было?

- Но если и на самом деле этого не было?

- Тогда, значит, и тебя там не было. И человека в синей куртке, в бобровой шапке, скуластого, с косматыми бровями. И меня тоже там не было. И вообще я в тот день никуда не выходил со двора. Я слонялся по всему дому, заскучав в одиночестве, потом нашел в "отцовском кабинете", на книжной полке, старый журнал с "Осенью патриарха", завалился с ним на диван и стал читать.

- Вот видишь! А ты говорил когда-то, что прошлое исправить нельзя. Еще как можно, оказывается.

- В воспоминаниях наших, конечно, можно кое-что изменить, перестроить. Но не в самом же прошлом, Анна!

- А что, разве воспоминания - это и не есть прошлое? И то, чему мы сейчас предаемся, - не попытка ли наша вернуться из стерильной вечности в испачканное прошлое? С тем чтобы хоть что-нибудь в нем подчистить, изменить, хоть капельку подтереть...

- Но теперь у нас общие воспоминания... Как быть? Ведь трудно определить, кто ошибается, а кто заведомо врет, чтобы немножечко подчистить или подтереть, как ты говоришь.

- Это значит, что ты упорствуешь в том, на чем стоял.

- Нет, вспоминаю то, что видел своими глазами.

- В тот день я ездила за дочерью, вечером привезла ее от бабушки...

- Уже было сказано.

- ...а ты говоришь, что видел меня, бегающую с кем-то за ручку по городу.

- Видел. И здесь подчистить, подтереть - не получается...

- Словно девчонка какая-нибудь, а не всеми уважаемая в городе учительница.

- Увы.

- Кстати, я ведь самой первой из наших обывателей попыталась учиться в столичной аспирантуре. Правда, попытка сия не увенчалась успехом.

- Очень жаль... Не понимаю, почему ты бросила все.

- А почему ты бросил все?

- Я... Представь себе, в моей серенькой жизни произошло чудо. Я женился на богине.

- Спасибочки вам, как говорила моя соседка Нюра... И что дальше?.. Отчего ты так выразительно замолчал, милый?

- Просто вспомнил...

- Вспомнил о том, как тебе стало грустно, когда однажды вдруг обнаружилось, что женился вовсе не на прекрасной богине, а на самой обыкновенной поблядюшке?

- Протестую! Не бывать этому. Я все переломаю в прошлом, но свою жену, свою Афродиту, верну себе.

- Так ведь она, Афродитка твоя, была самой популярной в городе публичной бабенкой, Валентин!

- Неправда! Это время было такое. Ты была не хуже и не лучше других. Уровень нравственности в обществе тогда стоял не выше нравственности рыб и гусей, плававших по реке Гусь.

- Красиво излагаешь, подлец. А может, это было хорошо - жить по натуральной морали птиц и рыб?

- Что же тут хорошего...

- Вот взять меня... По сравнению с тем, чего я ожидала от жизни, еще будучи маленькой девочкой с загорелыми облупленными плечиками, с ангельскими глазками, - то, что на самом деле получилось у меня, - просто кошмар, Валентин! Этого мне было не нужно!

- Но... все-таки хоть что-нибудь, наверное... было нужно? Хромой Гефест не был особенно красив, но он любил свою жену, добросовестно ковал для нее, не уставая.

- И этого мне было не нужно, и от этого я также готова была взвыть, как собака.

- Но я ведь не знал, Анна. Прими запоздалые извинения Гефеста. Чувствую, что из наших общих воспоминаний мне трудно будет выловить хоть что-нибудь утешительное. Хоть что-нибудь оправдывающее нелепое поведение пожилого мужа, от которого жена отвернулась, не желая поддерживать в его усердии ковать и ковать на своей излюбленной наковальне.

- До того ты меня доковал, скажу тебе, друг мой, что я едва держалась на ногах. Придя на работу утром, боялась, что коллеги наши или, не дай Боже, некоторые наши старшеклассницы многоопытные догадаются, почему это Анна Фокиевна ходит-шатается, как старая лошадь, в шаль кутается. Во время урока все норовит привалиться плечом к печке или куда-нибудь к стенке - хоть секунду подремать, прикрыв глаза и расслабив копыта...