Инна Кинзбурская - Дорога на высоту

Потом он нырнул в Достоевского. Он погрузился в него, как уходят под воду и, кажется, не собирался всплывать. Но у него, наверное, был надежный скафандр, а у нее -- не было, она вообще не умела плавать и чуть не оказалась на дне, во всяком случае нахлебалась достаточно.

Она проглатывала очередной роман, а потом смотрела на своих знакомых, на случайных встречных, на прохожих на улице и видела в них Мышкиных, Раскольниковых, Ставрогиных. Это становилось навязчивым, как болезнь.

-- Света, -- спросил встревоженный филолог, -- это у тебя что -- игра?

-- Нет, я серьезно.

-- Но они все давно умерли, сейчас другое время, ты же знаешь.

-- Да, конечно, -- согласилась Светлана. -- Но потомки их живы.

-- Ха! -- сказал филолог. -- Ни у кого из них не было детей. Откуда потомки?

Иронию она понимала.

-- Может, у них были незаконнорожденные дети...

Они сидели в комнате, она подошла к окну, распахнула его. Внизу, как всегда, куда-то двигались люди.

-- Смотри, -- сказала Светлана, -- они все вышли из книг Достоевского.

-- Ну-ну... -- произнес он. Мол, ничего не скажешь, способная у него ученица. Переплюнула его, учителя. Только куда это тебя заведет?

Но неожиданно для обоих их завело в тупик, и дать задний ход уже не получилось.

-- Слушай, -- не то спросила, не то просто подумала вслух Светлана, -- а от кого из героев Достоевского ведет твоя родословная

Он перестал посмеиваться и сказал серьезно, глядя в глаза Светлане:

-- Я не от них, я от самого Федора Михайловича.

-- Ого! Вот это мания!

-- Да, -- сказал он и стал смотреть в окно, но не на людей, а куда-то вдаль. -- Во мне болит. Это моя боль.

Что-то странное, смутное поднялось в ней.

-- Ты что-то путаешь. Это -- великая Русь. А ты, кажется, еврей.

Он досадливо поморщился и заходил по комнате.

-- Какой я, к черту, еврей? Я русский. Я здесь родился. Я впитал все это. Это -- мое.

Она и сейчас помнит -- показалось, что под ногами поползла земля, качнулась. Что это было? Наитие? Голос предков? Или внутреннее чутье уловило фальшь?

-- Теперь моя очередь спросить: ты серьезно?

-- Вполне.

Он помолчал, походил по комнате, еще раз сказал: "Вполне", опять помолчал. Потом подошел к ней вплотную, остановился, усмехнулся, нехорошо усмехнулся:

-- Уж не хочешь ли ты сказать, что при русском папе все-таки принадлежишь к богоизбранному народу. Конечно, у того народа главное -- мамина кровь. О! Это сейчас становится модным. Вспоминают о своей принадлежности, вытаскивают на свет божий документы, которые раньше прятали. И валят туда. Туда! Кому удается. Такое вот свободомыслие. А знаешь, почему едут? Думаешь, увлекают идеи сионизма? Просто захотелось вкусно поесть.

-- А почему бы не поесть вкусно? Я тоже люблю. А ты -- нет?

Они еще никогда не говорили так резко, враждебно. Светлана помнит его лицо -- нехорошее, недоброе. Его не остановила даже ее полушутка.

-- Что ты знаешь о еврейском народе? О его истории? Культуре? Что там сейчас? Язык? Возможна принадлежность к народу без языка?

Ее принадлежность? Русский папа, который с ними не жил, оставил ей в наследство свою фамилию. Это был пропуск в жизнь. Она не говорила об этом с чужими людьми. Но они, кажется, не совсем чужие. Можно и высказаться. Тем более, что ее приятель -- со всех сторон богоизбранный. И отрекается.

-- Я и в самом деле ничего не знаю. Ни-че-го. Ну и что? Поэтому во мне другая кровь? Все они, -- Светлана кивнула в сторону улицы, -- отлично знают, кто моя мама. И твоя, кстати, тоже.

-- А мне плевать, -- сказал он. -- Достоевский -- это мое. А псалмы царя Давида -- извини...

Он опять стал шагать по комнате, останавливался и снова начинал двигаться. А она стояла, будто замерла, прижавшись плечом к оконной раме.

-- Я и псалмов не знаю, и не знаю, кто такой царь Давид. Я слыхала только о мудром царе Соломоне. Это не одно и то же?

-- Почти что. Это отец и сын.

-- Да? А на каком языке там говорят?

-- На иврите, -- сказал филолог, он действительно знал все на свете. -- Это язык Торы и древних еврейских мудрецов. Сейчас в Израиле говорят на этом языке.

-- А что такое "Тора"?

-- Книга. Евреи считают, что эта книга дана народу самим Господом Богом. Могу достать в русском переводе. Будешь читать?

-- Когда-нибудь, -- тихо сказала Светлана. -- Сейчас у меня курсовая.

Он не приходил несколько дней, а потом явился, сказал, забудь чушь, что он городил. Это все чепуха.

-- Какое имеет значение -- кто ты, кто я? Важно -- ты и я. И я тебя люблю, ты это знаешь, конечно знаешь. Я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Мне осталось учиться всего полгода.