Федор Кнорре - Олимпия

- Диночка, я что-то не... ведь Лиза у вас была... Она домработница?

- Так это Лиза, а вы будете совсем другое! Вы будете у нас полноправной... полномочной... ну, полновластной хозяйкой дома!

- Я?.. - спросила Валерия. - У вас? - отводя в сторону взгляд, чувствуя, что все лицо у нее сейчас начнет неудержимо заливаться краской стыда - не за себя даже, не за Дину, а за невыносимо неудобное, какое-то постыдное положение, которое вдруг изменило все в комнате, переставило значение произнесенных слов, наполнило чем-то тягостным воздух, от чего хотелось скорей убежать и спрятаться.

- Я давно мечтаю о таком человеке, как вы. Я говорила о вас Булаховичу. Показывала вас издали, и он сказал, что вы подходите, а он очень опытный и недоверчивый. Вы подумайте. У вас жалованье совсем маленькое в театре, и на пенсию вы можете хоть завтра, я у администратора узнавала - он говорит: "Пожалуйста!" У нас вы будете получать больше, хоть ненамного, но ведь на всем готовом, и летом будете на даче, а когда мы будем уезжать на Кавказ, вы можете там жить с мужем. Продукты таскать не нужно, у Булаховича машина, вам понравится, вы увидите... Подумайте, посоветуйтесь с мужем... Я объелась вашими чудесными крендельками!

- Крендельками? Да... крендельки... - суетливо проговорила, глядя в сторону, Валерия. - Я сию минуту... Сейчас!

Она выскочила в коридор, и Иван Сергеевич, услышав, как стукнула дверь, обернулся и сделал заранее приготовленное выражение лица: вежливо-обрадованное, но без чрезмерного восторга - и двинулся ей навстречу.

- Посиди на кухне, - тихо сказала Валерия Александровна. - Она сейчас уйдет. Иди на кухню, пожалуйста.

Иван Сергеевич, очень удивленный, но, как всегда, сдержанно-молчаливый, с самым корректным видом постоял около кухонной раковины, глядя на чешуйки от селедки, которую тут недавно чистили, до тех пор, пока не услышал, что гостья ушла и Валерия, проводив ее до двери, быстро прошла по коридору в свою комнату.

Только после этого он, сохраняя ради соседей невозмутимо-благодушную улыбку, тоже пошел к себе.

Валерия стояла спиной к двери и смотрела в окно, где видеть было с пятого этажа решительно нечего.

- Она куда-нибудь торопилась? - небрежно спросил Иван Сергеевич, стараясь как можно дольше ничего не замечать. - Быстро что-то ушла, правда?

Валерия обернулась, и он увидел ее лицо.

Он мгновенно узнал это ее выражение, вспомнил, когда его видел: шла ранняя городская весна голых деревьев, грязных сугробов и тусклых в тумане фонарей, подтаявших луж. Ветреный вечерний перекресток, мимо которого со звоном, дребезжа, несутся переполненные трамваи с желтыми окнами, и около чугунного фонарного столба, на этом насквозь продуваемом перекрестке, где они в те дни встречались украдкой, - ее лицо, совсем еще молоденькое, худенькое лицо, покрытое неровными красными пятнами с вот точно так улыбавшимися дрожащими губами: ее только что ударил по лицу и выгнал из дому отец. Не совсем выгнал, потому что было уже не старое время, когда можно было по-настоящему проклинать и выгонять, но смертельно обидеть, унизить и ударить по лицу все-таки еще было вполне можно, и отец так и поступил... Она стояла, отвернувшись от окна, как тогда под фонарем, и улыбалась жалкой, отчаянной улыбкой, храбро повторяя:

- Ну что ты смотришь, ничего, ничего не случилось!.. Просто-напросто артистка Дина Лузовая сделала мне предложение: пойти к ней в домработницы! - И она, улыбаясь все той же беспокойной улыбкой, смотрела ему в глаза.

- Что она? Взбесилась?! - нервно поправляя очки, и едва не смахнув их на пол, сдавленным голосом еле выговорил Иван Сергеевич, чувствуя, как в нем просыпается то самое чувство, что и тогда, когда он хотел бежать драться с ее отцом. - Взбесилась она, эта дрянь? Ты сказала ей, что она дрянь? Выскочка несчастная! Ты сказала?

- Нет, я ей не сказала, я ничего не сказала, мне стало так невыносимо неловко... Как мы готовились! Я ей совала в руки наш альбом, а она сказала: "У нас еще будет время!" Ты понимаешь, когда я буду на кухне, она зайдет, и мы поговорим!.. Я ничего не хотела, только бы она ушла поскорей.

- Ну так я ей скажу! Я с ней поговорю!

Иван Сергеевич долго свирепо шагает по комнате, изобретая самые язвительные ответы Лузовой, он то кричит на нее, то цедит ледяным тоном:

- Вы еще девчонка перед моей супругой! Вы сумели увести вашего Булаховича от жены и детей, так сумейте сами его нежить и баловать! И ставить ему компрессы, не знаю уж там куда!

- Это неблагородно, - тихо говорит Валерия Александровна.