Федор Кнорре - Озерки

...Бегут и блещут и гласят...

Они гласят во все концы:

"Весна идет, весна идет!

Мы молодой весны гонцы,

Она нас выслала вперед!"

и тебе казалось, что ты сама передовой гонец какой-то грядущей весны, которая преобразит всю безобразную, несправедливую жизнь и добрых и униженных сделает счастливыми и сильными...

Не приснились же тебе молодые лица со слезами на глазах, теснившиеся у рампы, когда они после твоих стихов, надрываясь от крика, отбивали себе ладони, махали платками? Ведь это бывало?.. В эти минуты тебе казалось, что рядом с тобой на сцене они видят какой-то тобою поднятый флаг, и, сама неясно понимая, что на нем написано, ты знала, что это что-то прекрасное, необходимое этим людям... Где же все они теперь? Их нет, все было только минутным самообманом, все ушло...

Все силы, весь твой огонь сгорит впустую, как лампа в маяке, закрытом глухими ставнями. Да и на что ты надеялась? В какие жалкие, бледные рольки летнего репертуара ты пыталась вплетать свои мечты и чувства!..

Она опоминается и торопливо бросается стирать следы слез с грима, начинает стирать и самый грим. Не хватало еще показаться всем с заплаканной физиономией.

Едва стукнув на ходу, в дверь врывается администратор и всплескивает руками:

- Ах, бог мой! Не готовы?

Отворачивая от него лицо в наполовину смазанном гриме, готовая ответить грубостью, она слушает молча.

- Время! Время! Пора! Начинаем!

Вера полуоборачивается, подозрительно прислушиваясь, недоуменно молчит.

Администратор все это видит, и понимает, и мягко, любовно-укоризненно качает головой, плечи у него трясутся от снисходительного, слабого смешка:

- Да неужели же вы ничего не слышите? Душенька? - Он поднимает кверху палец и замирает с полуоткрытым ртом. И она действительно начинает слышать какое-то жужжание, гул и шарканье. - Да, да, да!.. Можно сказать: все погибло, кроме чести, и вдруг поезд из Петербурга. И всей толпой! Все пассажиры к нам! В дождь и слякоть прямо в парк! Берем сбор! А я что говорил?.. А?.. Кто бы мог подумать? - Всхлипнув от смеха, он бросается вон, помахав ей рукой, как добрый, преданный друг. Он уже и есть ее преданный друг. С этой самой минуты.

Оставшись одна, она начинает снова гримироваться, неторопливо и вяло. Провала не будет. Мама отдаст долги. Нашлись какие-то люди, не дачники, которые ради нее приехали в мокрый лес. Хорошо, что никто не слышал ее хныканья.

Она чувствует, как в ней что-то оттаивает, оживает по море того, как все кругом заполняется гулом голосов, беготней рабочих, шумом и нарастающим волнением ожидания... Звенит, отдаваясь под деревьями парка, первый звонок.

- Боже мой, это все-таки жизнь! - прислушиваясь, говорит она себе.

Тончайшим, почти жалобным от крайнего изумления голосом кто-то протянул за перегородкой:

- Ко-остик! Скорей сюда. Глянь! Ты что-нибудь там видишь? - Это голос того, кто все пудрился. И очень робко: - Костик, это только мне так... м-м?

После минутного раздумья другой голос отвечает:

- Н-нет, пожалуй, и мне. Что-то там есть.

- Костик, а зачем они бегают? - жалобно, недоуменно допрашивает первый.

И тут третий, жирный актерский голос громко крякает:

- Братцы! Ну, всякого я повидал: и взятие Казани, и Астрахани плен! Но чтоб такое?.. Эгей, холопы! К ручке!

За перегородкой падает опрокинутый в спешке стул, и через минуту актеры, с топотом промчавшись по коридору, барабанят в дверь и вваливаются все разом, толкаясь и тесня друг друга, с сияющими лицами кидаются целовать ей руки с сильно преувеличенным, шутовским, но, как ни странно, искренним восторгом.

Не обращая никакого внимания на ее сердитые протесты, почти подняв на руки, увлекают ее в коридор и дальше в комнату, к открытому в парк окну.

- Вы что, взбесились? Дураки! Изомнете! Оставьте меня в покое! - чуть не плача, отталкивает Вера напудренного Виталика, который в пятый раз ловит ее руку и тянется чмокнуть.

- Смотрите и запоминайте! - торжественно рокочет своим глубоким рычащим голосом актер, похожий в профиль на Нерона, широким жестом, плавно взмахивая рукой и отступая в сторону, точно гид, открывающий панораму Неаполя с Везувием. - Достойно запечатления! В анналах! И на всевозможных скрижалях! Смотрите все!

И она смотрит. И действительно запоминает. В лесу безветренные сумерки. Вдалеке, замирая, стучит уходящий поезд. Театральный фонарь вместе с пляшущими вокруг него мошками ясно отражается в спокойной луже. Редкая цепочка желтых, окруженных влажным нимбом фонарей, тускнея, уходит и совсем пропадает в тумане аллеи, ведущей к станции. Какая-то неясная, темная масса шевелится, приближаясь, движется по аллее. Она различает отдельные фигуры людей, идущих, быстро обгоняя друг друга. Вот несколько человек побежали, прыгая через лужи, кто-то крикнул им вслед молодым, веселым голосом и засмеялся. Они уже совсем близко, и можно различить на бегущих студенческие фуражки. Толпа, двигающаяся по аллее, все больше растягивается, передние все больше спешат, чтобы первыми подойти к кассе. И вот самые первые уже подбежали, столпились, заглядывая в маленькое прорезное окошечко, образовали очередь.