Понимаю, конечно, всю неуместность такого диалога в храме Божьем, в лавре; но кто не без греха... Вот только камни, пожалуйста, кидать не надо!
Между тем, продолжая расспрашивать меня о житье-бытье, Антоний достал из стоявшей на столе красивой шкатулки несколько купюр и передал их мне. Я машинально не глядя побыстрее запихнул деньги в карман.
- Здесь тысяча рублей. Хватит? - спросил митрополит Антоний
Пробормотав смущенно слова благодарности и приложившись к руке владыки, я поспешно вышел из кабинета. Деньги жгли карман. У врат лавры меня уже ждал мой выборгский дружок и тезка Валера Марышев. Когда-то он был первым секретарем горкома комсомола, потом отсидел по сфабрикованному обвинению в спекуляции валютой и экслибрисами (у него до сих пор сохранилась хорошо подобранная и дорогая коллекция книжных знаков). Теперь Валера частный предприниматель, однако без "бешеных бабок". Как он сам говорил при нашей с ним встрече через более чем десять лет: "В "новые русские" я своей русской мордой как раз и не вышел".
Окинув меня с ног до головы долгим взглядом, Марышев спросил, в чем дело, и как-то сразу развеял возникшее было сомнение относительно взятых у митрополита денег.
- Ну и что тут такого,- сказал он,- радуйся, уедешь на православные деньги.
- Хоть на мусульманские, лишь бы не на израильские подачки! Но все равно некрасиво как-то вышло...
В общем, пошли мы с ним выкупать авиабилет и менять рубли на валюту. Так у меня оказалась валютная декларация и сто с лишним баксов. Валера Марышев тут же предложил зайти в "Березку" на Невском и взять пару бутылок джина и виски.
- А баксы в дорогу? - спросил я с сомнением в голосе.
- Достану,- заверил Марышев.
- Как же, ты достанешь,- уныло протянул я, но потратиться на выпивку согласился.
Заграничное спиртное мы приговорили в кинотеатре "Нева", где наш общий приятель Вадим Алексеев работал в ту пору киномехаником. Был канун Нового, 1983 года, и до моего отъезда на Запад оставалось чуть более трех недель. Я успел еще смотаться на несколько дней к себе домой, попрощаться с матерью и отцом, а потом в Ленинград с картинами приехал и Саша Исачев, который, конечно же, негативно отнесся к моему визиту в резиденцию митрополита Антония.
- Попросил бы денег у меня,- сказал Саша.
- Ага, как же! - огрызнулся я в ответ.- У тебя что - станок на чердаке?
Прекрасно зная его собственные, далеко не блестящие финансовые возможности, я предложил Исачеву добавить мои картины к его работам на квартирной выставке, открывавшейся на Гражданском проспекте. Чуть помедлив с ответом, Саша все же дал "добро". К сожалению, эта наша совместная выставка продлилась всего три дня. На четвертый ее закрыли "искусствоведы в штатском" - под предлогом того, что все самодеятельные, как они выразились, художники теперь выставляются в Салоне. Им прекрасно было известно, что нашу религиозную тематику в Салон этот никто не пустит. Выставку пришлось закрыть, но к тому времени большая часть работ Исачева уже была продана, а мои картины подмел на корню какой-то никому не известный хмырь-коллекционер. Марышев шутил потом, что коллекционер этот, похоже, также был из Большого дома. Работ, правда, было немного - всего семь, но это было последнее, что я написал на российской земле.
Организацию моей "отвальной" Валера Марышев взял на себя. Грандиозная "последняя пьянка в России" состоялась на Пряжке, на квартире зэка со стажем Женьки Николаева. Как 23 января 1983 года я оказался в Пулковском международном аэропорту, простите, не помню. Марышева со мной в самолет, понятно, не пропустили мои провожатые с Литейного, 4, хотя он и ухитрился проскочить следом за мной через таможенную зону. Однако в моем состоянии тяжелого алкогольного отравления был и свой плюс - отсутствие долгого и унизительного шмона. Международный рейс Ленинград - Цюрих и так уже прилично задерживался. Пришел я в себя только в Венском аэропорту. Голова раскалывалась от невыносимой боли, во рту сушняк, а самое паскудное было в том, что я прекрасно знал: денег у меня нет и опохмелиться, следовательно, будет нечем. Но благодарение Богу! Сунув руку за "Беломором" в порванный левый карман куртки, через подкладку нащупал я несколько смятых бумажек. Это были стодолларовые купюры. Мысленно вспомнив добрым словом Валеру Марышева, я обменял часть баксов на шиллинги, основательно опохмелился и уже в более благостном расположении духа поехал в сторону австрийской столицы к новой и, как мне тогда казалось, радужной западной жизни. А еще через неделю, благополучно приехав на поезде в пограничный Зальцбург и миновав все полицейско-пограничные кордоны, я оказался на территории Федеральной земли Бавария, в городе Мюнхене. Потом и американцы и немцы спрашивали меня: "Кто вам помог перейти через границу?" Завели даже уголовное дело, потом, правда, закрыли. Если бы они знали, как выглядит госграница СССР с Финляндией на Карельском перешейке, наверное, не задавали бы столь глупых вопросов.
Читать дальше