Владимир Короленко: Федор Бесприютный

- Ну и что же?

- Да нет, толку мало. Неотчетливо пишет этот сочинитель. Читаешь, читаешь, в голове затрещит, а ничего настоящего не понимаешь. Вечная единица, треугольники там, высшая сила... а понять ничего невозможно. Конечно, я человек темный, а все же, думаю, обман это, больше ничего.

- Я тоже думаю, что вам попалось не то, что нужно...

- То-то и я думаю. Надо чем-нибудь кормиться хоть бы и сочинителям.

Перебирая книги одну за другой, он вдруг со вниманием остановился на одном заглавии.

- Это что же такое? - сказал он, поворачивая заглавие.

Это были "Вопросы о жизни и духе" Льюиса.

- Это насчет чего? - спросил бродяга, с любопытством осматривая со всех сторон книгу.

Молодой человек затруднился ответом. Если заглавие непонятно, то что же сказать в объяснение? Как пояснить содержание трактата о сложных "проклятых" вопросах, над которыми, быть может, никогда не задумывался этот человек, с трудом разбирающий по складам?

- О жизни и духе!.. - задумчиво повторил между тем бродяга и опять с видом удивления стал поворачивать книгу во все стороны, осматривая и корешок, и коленкоровый переплет, и даже самый шрифт. Казалось, он удивлялся, что книга с таким заглавием так проста на вид. Быть может, он ожидал встретить "вопросы о духе" в каком-нибудь фолианте, переплетенном в старинный сафьян.

- Это насчет жизни и, например, о душе?.. Так, что ли?

- Да, - ответил молодой человек нерешительно.

Бродяга пытливо посмотрел на него.

- И все тут сказано?.. явственно?..

- Как вам сказать?.. конечно, все, что мог сказать этот писатель. Но явственно ли?.. Знаете что! Лучше возьмите какую-нибудь другую книжку.

Бродяга с живостью отдернул книгу, к которой молодой человек протянул было руку.

- Нет уж, дозвольте мне этой книжки почитать... Ежели тут насчет души и о прочем...

- Извольте, - неохотно ответил молодой человек. - Если встретится вам что-нибудь непонятное, слово какое-нибудь, выраженье, я с удовольствием постараюсь вам разъяснить...

- Нет, что выражение, выражение ничего не составляет. Конечно, мало ли их, слов-то непонятных. Ну да все же прочитаешь раз, прочитаешь другой, оно и видно, к чему что идет. Так можно?

- Можно.

- Спасибо, - сказал он и опять взглянул в книгу. - "Вопросы о жизни и духе", - прочитал он еще раз с расстановкой. - Должно быть, она самая!..

Он встал, но, подымаясь, раскрыл книгу на предисловии и зашевелил губами, прочитывая кое-что на выдержку. Одна фраза остановила на себе его внимание. Что-то вроде удовлетворения мелькнуло в его лице и в глазах, когда он взглянул на молодого человека.

- Вот, - сказал он, ткнув пальцем в одно место, и затем прочитал: "Наш век страстно ищет веры". Это верно, - подтвердил он с какой-то наивной авторитетностью, махнув головой.

Молодой человек усмехнулся.

- Верно, - подтвердил бродяга, - сколько теперича этих самых молоканов да штундистов с партиями гонят. И что ни дальше, то больше. Ну, спасибо. Эту книгу я теперича беспременно прочитаю.

И он ушел.

Когда наступила ночь, в камере этапа не спали только два человека. Бесприютный, полулежа на нарах, при свете сального огарка поворачивал страницу за страницей. Лицо его выражало сильное, почти болезненное напряжение мысли, морщины на лбу углубились, и по временам, когда бродяга отрывался от книги и, устремив глаза в потолок, старался вдуматься в прочитанное, - на лице его явственно виднелось страдание.

Не спал и молодой человек. Лежа под открытым окном - это было его любимое место, - заложив руки за голову, он задумчиво следил за читавшим. Когда бродяга углублялся в книгу и лицо его становилось спокойнее, на лице молодого человека тоже выступало спокойное удовлетворение; когда же лоб бродяги сводился морщинами и глаза мутились от налегавшего на его мысли тумана, молодой человек беспокоился, приподымался с подушки, как будто порываясь вмешаться в тяжелую работу.

Он был утомлен дневным переходом. Все члены ныли от усталости, и он чувствовал потребность в успокоении. Но голова его горела, глаза тоже были охвачены будто кольцами лихорадочного жара, он беспокойно метался каждый раз, когда шелест перекидываемой страницы долетал до его слуха среди сонных звуков камеры.

"Что-то он найдет в моей книге, - думал он, - этот наивный вопрошатель? Найдет ли хоть частицу того, что ему нужно?"

И молодому человеку глава за главой вспоминалась вся книга. Живучесть проклятых вопросов... Определение матафизики. Метод научный, метод эмпирический, метэмпирический метод... Что же тут почерпнет этот самоучка, что он поймет во всех этих определениях, зачем ему вся эта история бесплодных исканий, это блуждание за заблудившимися в бесконечном лабиринте?