Владимир Короленко - Государевы ямщики

- Куда? - громче спросила девочка, но сон брал свое, усталое тельце снова съежилось, и она стала засыпать.

- Ку-да?.. Куда-а? - еще раза два прошептали сонные губы, и, не дождавшись ответа, она заснула.

Сквозь стены доносилось к нам жужжанье голосов. Я протер запотелое оконце и глянул наружу.

Ночь сильно изменилась... Луда поднялась высоко над горами и освещала белые скалы, покрытые инеем лиственницы, мотавшиеся от ветра и кидавшие черные тени. Очевидно, после полночи ударил мороз, и вся каменная площадка побелела от инея. На ней черными пятнами выделялась группа людей... Станочники, очевидно не ложившиеся с вечера, обсуждали что-то горячо и шумно.

Потом группа ямщиков медленно направилась к нашей юрте. Дверь скрипнула, ворвался клуб холодного воздуха... Ямщики один за другим входили в избу, подходили к камельку, протягивали руки к огню и смотрели на Островского. Тот как будто даже не замечал их...

После всех вошел седой старик. Очевидно, его сняли с теплой лежанки собственно для этого случая. Волосы у него были белые, как снег, редкие усы и борода тоже. Рука, опиравшаяся на длинную палку, дрожала. Под другую руку его поддерживал молодой ямщик, вероятно, внук.

- Здравствуй, брат! - сказал он слегка дрожащим по-старчески, но приятным и каким-то почтенным голосом.

- Здравствуй, дед, - ответил Островский, не поворачиваясь. - Зачем слез с печи?

- Да, дело старое, - вздохнул старик и потом спросил политично: - На прииски собрался?

- Ну, на прииски. Так что?

- Добро... Как пойдешь с девочкой?

- В лодке.

- Где возьмешь?

- У вас...

- Дорогой чем девку кормить станешь?

- Хлебом.

- Где возьмешь?

- Вы дадите... Пуд муки и кирпич чаю!..

Среди ямщиков послышался негодующий говор. К камельку протискался между тем Микеша, и мне с моего места было видно его заинтересованное лицо. Черные глаза переходили с мрачной фигуры Островского на почтенного станочного патриарха.

Тот покачал головой. Островский посмотрел на него, усмехнулся и сказал:

- Ну, говори, старый хрыч!

- Буду говорить, - сказал старик. - Я, старый человек, могу тебе сказать. А ты, молодой, послушай. У тебя, Матвей, изба была ведь?

- Была.

- Что ты с нею сделал?

- Спалил, чтоб собакам якутам не досталась.

- Твое дело. У тебя добро тоже было... Где оно?

- С дымом улетело.

- Пошто с дымом пустил? Огонь съел, спасибо не сказал. Мы тебе соседи. Пришел бы к нам... Возьмите, дескать, что осталось. Сбруя, телега, два хомута, дуга хорошая, стол, четыре лавки... Вот и добро было бы. Ты бы до нас, мы до тебя...

- Не надо! Все спалил, чтоб и вам не досталось.

- Ну, спалил, твое дело. Зачем теперь к нам пришел?

Островский посмотрел на старика прищурившись.

- Ты не знаешь, зачем я пришел?.. Сосчитаться с вами пришел. Давайте лодку, давайте хлеба... Дешево прошу... Смотрите, не обошлось бы дороже...

- Иди, у огня проси... - ответил старик, сердито стукнув клюкой. - Огню все отдал, у него и проси. Нам не давал, как теперь просишь? Негодяй!

Эта ясная логика и твердый тон пришлись, очевидно, по вкусу ямщикам. По всей избе пошел одобрительный говор. Но Островский только сверкнул глазами и с внезапной яростью ударил кочергой по дровам. Пук искр метнулся в трубу камелька... Ямщики дрогнули; ближайшие попятились.

Девочка, разбуженная резким движением, проснулась и села на скамье. Островский не обратил на нее внимания.

- Вот так, - сказал он с дикой энергией, - пошло все мое добро... Видели, как хорошо горело вчера ночью?

Он повернулся и посмотрел на замолкшую толпу ямщиков упорным и злым взглядом.

- Своего не пожалел... Думаете - ваше пожалею?

В толпе опять послышался ропот. Микеша тяжело перевел дух.

- Нас, смотри-ка, много, - сказал сзади чей-то задорный голос.

Островский посмотрел туда и отвернулся опять к огню.

- Убейте, - сказал он спокойно. - И меня, и девку... Мне все одно. А не убьете, - давайте хлеба, давайте лодку... И с парусом...

- Еще с парусом ему!.. - зароптали ямщики.

Старик стукнул палкой об пол и, когда водворилось молчание, сказал:

- Слушай, Матвей. Я тебе еще скажу слово, ты послушай.

- Говори, мне все одно, что ветер.

- Ты сюда за что прислан?.. За веру?

- Забыл, - угрюмо ответил Островский.

- В господа бога веруешь? - торжественно сказал станочный патриарх, глядя ему в лицо.

- Не знаю, - ответил Островский и вдруг поднялся со скамьи. Ямщики шарахнулись прочь, тесня друг друга. - Слушай, - сказал Островский, отчеканивая слова. - Слушай и ты меня, старая со-ба-ка...