Максим Горький - Том 10. Сказки, рассказы, очерки 1910-1917

Заметив, что на него смотрят, седой вынул сигару изо рта и вежливо поклонился русским, — старшая дама вздернула голову вверх и, приставив к носу лорнет, вызывающе оглядела его, усач почему-то сконфузился, быстро отвернувшись, выхватил из кармана часы и снова стал раскачивать их в воздухе. На поклон ответил только толстяк, прижав подбородок ко груди, — это смутило итальянца, он нервно сунул сигару в угол рта и вполголоса спросил пожилого лакея:

— Русские?

— Да, сударь! Русский губернатор с его фамилией…

— Какие у них всегда добрые лица…

— Очень хороший народ…

— Лучшие из славян, конечно…

— Немножко небрежны, сказал бы я…

— Небрежны? Разве?

— Мне так кажется — небрежны к людям.

Толстый русский покраснел и, широко улыбаясь, сказал негромко:

— Про нас говорит…

— Что? — брезгливо сморщив лицо, спросила старшая.

— Лучшие, говорит, славяне, — ответил толстяк, хихикнув.

— Они — льстивы, — заявила дама, а рыжий Иван спрятал часы и, закручивая усы обеими руками, пренебрежительно проговорил:

— Все они изумительно невежественны в отношении к нам…

— Тебя — хвалят, — сказал толстый, — а ты находишь, что это по невежеству…

— Глупости! Я не о том, а вообще… Я сам знаю, что мы — лучшие.

Человек с бакенбардами, всё время внимательно следивший, как играют дельфины, вздохнул и, покачивая головою, заметил:

— Какая глупая рыба!

К седому итальянцу подошли еще двое: старик, в черном сюртуке, в очках, и длинноволосый юноша, бледный, с высоким лбом, густыми бровями; они все трое встали к борту, шагах в пяти от русских, седой тихонько говорил:

— Когда я вижу русских — я вспоминаю Мессину…

— Помните, как мы встречали матросов в Неаполе? — спросил юноша.

— Да! Они не забудут этот день в своих лесах!

— Видели вы медаль в честь их?

— Мне не нравится работа.

— О Мессине говорят, — сообщил толстый своим.

— И — смеются! — воскликнула молодая дама. — Удивительно!

Чайки нагнали пароход, одна из них, сильно взмахивая кривыми крыльями, повисла над бортом, и молодая дама стала бросать ей бисквиты. Птицы, ловя куски, падали за борт и снова, жадно вскрикивая, поднимались в голубую пустоту над морем. Итальянцам принесли кофе, они тоже начали кормить птиц, бросая бисквиты вверх, — дама строго сдвинула брови и сказала:

— Вот обезьяны!

Толстый вслушался в живую беседу итальянцев и снова сообщил:

— Он не военный, а купец, говорит о торговле с нами хлебом и что они могли бы покупать у нас также керосин, лес и уголь.

— Я сразу видела, что не военный, — призналась старшая дама.

Рыжий опять начал говорить о чем-то в ухо бакенбардисту, тот слушал его и скептически растягивал рот, а юноша итальянец говорил, искоса поглядывая в сторону русских:

— Как жаль, что мы мало знаем эту страну больших людей с голубыми глазами!

Солнце уже высоко и сильно жжет, ослепительно блестит море, вдали, с правого борта, из воды растут горы или облака.

— Annette, — говорит бакенбардист, улыбаясь до ушей, — послушай, что выдумал этот забавный Жан, — какой способ уничтожить бунтовщиков в деревнях, это очень остроумно!

И, покачиваясь на стуле, медленно и скучно он рассказывал, как будто переводя с чужого языка:

— Нужно, говорит он, чтобы во дни ярмарок, а также сельских праздников, чтоб местный земский начальник заготовил, за счет казны, колья и камни, а потом он ставил бы мужикам — тоже за счет казны — десять, двадцать, пятьдесят — смотря по количеству людей — ведер водки, — больше ничего не нужно!

— Я не понимаю! — заявила старшая дама. — Это — шутка?

Рыжий быстро ответил:

— Нет, серьезно! Вы подумайте, mа tante… [7] тетя (Франц.)

Молодая дама, широко открыв глаза, пожала плечами.

— Какой вздор! Поить водкой от казны, когда они и так…

— Нет, подожди, Лидия! — вскричал рыжий, подскакивая на стуле. Бакенбардист беззвучно смеялся, широко открыв рот и качаясь из стороны в сторону.

— Ты подумай — те хулиганы, которые не успеют опиться, перебьют друг друга кольями и камнями, — ясно?

— Почему — друг друга? — спросил толстяк.

— Это — шутка? — снова осведомилась старшая дама.

Рыжий, плавно разводя короткими руками, горячо доказывал:

— Когда их укрощают власти — левые кричат о жестокостях и зверстве, значит — нужно найти способ, чтобы они сами себя укротили, — так?

Пароход качнуло, полная дама испуганно схватилась за стол, задребезжала посуда, дама постарше, положив руку на плечо толстяка, строго спросила: