Юрий Коваль - Суер

Спальни? Да! Это была спальня, черт меня подери!

И опять вышли на балкон - и снова вовнутрь.

И пошло - туда-сюда, туда-сюда. Кофий остыл. В конце концов я вяло валялся в полубудуаре, искренне сожалея, что я не бесконечен. Она так разогрелась, что просто обжигала плечиком, только грудь серебряная (небольшая) оставалась прохладной.

- Неужели ты и вправду хочешь МЕНЯ? - говорила Лизушка. - Другим только и нравится факт, что я - золотая.

- Ну золотая и золотая, - зевнул я. Устал, скажу вам, невероятно.

- Ты знаешь, - рассказывала Лиза, - они так хотят золота, что один дурак даже кувалдой меня по затылку ударил. Вначале все шло хорошо, а после - бах! - кувалдой по затылку.

И она засмеялась.

- Но тут такой звон раздался, что не только князь Серебряный - сам золотой телец прискакал. Он сейчас уж здоровый бык - бодает направо и налево. Смеялись три дня!.. Не понимаю только, ты-то с чего меня полюбил? За что? Неужели искренне?

- Лиза, - сказал я, - ты - золотая, а я - простой человек, дай хоть передохнуть, отдышаться.

- Ну ладно, передохни.

Я приоткрыл глаза и вдруг снова открыл их. глянул на Лизушку. Боже мой! Я действительно, кажется, попал! Невероятная баба! Ну, конечно, золотая, неотесанная, лексикон, дурацкие манеры. Но все это - окружение, ил. Не может быть! Так плавать вольно всю жизнь! И вдруг полюбить - кого? Золотую женщину! Из золота!

Это же конец!

Саморасстрел!

- Я тебя люблю, - сказал я устало и искренне. - Просто так люблю, не за золото. - И я вдруг разрыдался отчаянно и безвозвратно.

С кошмарной ясностью я увидел, что мы несовместимы.

- Ты - редкий, редкий, редкий, - с упоением утешала меня Лиза. - Никто меня не ласкал так, как ты. Я люблю тебя. И только для тебя я ЭТО СДЕЛАЮ.

- Что еще?

- Отломлю пальчик! Мизинчик!

И она схватила свой мизинец и отвела его назад с такой золотой силой, что он действительно мог вот-вот отломиться.

- Стой, дура! - закричал я. - Не надо мизинца!

- Нет, нет, отломлю! Я знаю, что ты уедешь, ускачешь, умчишься, уплывешь - возьми хоть мой мизинец!

- Не ломай же! Умоляю! Не надо мне!

- Да ты на этот мизинец сто лет проживешь, а мне будет только приятно, что на МОИ.

- Не тронь мизинец! Иди ко мне!

На некоторое время разговоры про мизинец я замял, но она снова и снова твердила:

- Отломлю, чтоб ты стал богатым. Ясно, что на острове ты не останешься.

- И ты думаешь, что я смогу продать твой мизинец?

- А что такого? - спросила Лиза. - Конечно, продашь.

В этот момент я снова сошел с ума, как давеча на острове нищих. Я кинулся на нее и стал молотить золотое и прекрасное лицо своими бедными кулаками. Я бил и бил, и только кровь лилась из моих костяшек. Потом упал у ее ног.

- Успокоился?

- Да, - равнодушно ответил я.

- Ну что? Ломать мизинец или нет?

- Что-что-что? Мизинец? Ты про это?

- Ну да, про мой мизинец золотой. Ломать или нет?

- Девяносто шестой пробы? - спросил я. - Хрен с ним, с мизинцем. Не жалко - ломай. Мне наплевать.

- Ну вот и все, - облегченно вздохнула Лизушка. - Все ясно.

- Что именно?

- Ты - такой же, как все. Можешь и кувалдой по башке. Ладно, отломлю тебе мизинчик, все-таки ты - редкость, я таких встречала двух или трех.

- Двух или трех?

- Сама не помню, - улыбнулась госпожа Золотарева.

- А мне бы хотелось точно знать, сколько вы ТАКИХ встречали! прошептал я. - Пожалуйте мне топор!

- Какой топор?

- Вот тот! Что там в углу стоит!

Там, в углу замка, и вправду стоял красный топор на черном пне.

- Зачем тебе топор?

- Попрошу на "вы". Подставляйте свой мизинец.

- Рубить?! Золото?

- Ну не ломать же. Она заколебалась.

- Послушай, - сказала она, - надо тебе сказать самое главное. Мы золотые, пока живем, а как помрем - превращаемся в обычных людей. Неживых только.

- Эва, удивила, - сказал я. - Мы тоже, как помрем, в неживых превращаемся.

- Но с мизинцем ничего не получится. Это я тебя испытывала. Понимаешь? Его отрубишь - он и рассыплется в прах.

- Зато с моим получится, - ответил я, положил руку на черный пень и рубанул изо всех сил.

Глава XCIII. Кадастр

Совершенно не помню, каким образом доставили меня на "Лавра", только слышал в забытьи:

- У него сильный ожог.

- Сам так бабу раскалил.

- А я-то думаю, кто это ему ногу отрубил?

- А может, сифилис или инфлюэнца?

- Да какой там ожог - пить надо меньше!

- Еще бы - столько керосинить!

Все эти диагнозы и толкования моего болезненного состояния дружно, в конце концов, сходились на том, что "пить надо меньше". И я, конечно, внутренне с этим соглашался и клялся себе, что, как только приду в себя, сразу брошу пить.