Вадим Кожевников - Заре навстречу

- Ты мной не командуй, - рассердился Говоруха, - бери золото, а то свалю в шахту, и дело с концом.

- Не я тобой командую, а партия, - сказал Сухожилии. - Партия тебе велит золото до места везти. И точка.

После этих слов Говоруха только дал папе перебинтовать себя чистыми бинтами и снова, сев на телегу вместе с Вавилой и другими приисковыми рабочими, уехал в тайгу, и тяжелые струп ливня хлестали их по плечам, а телега вязла в почве по ступицы и колыхалась в жирной воде, словно утлый плотик.

Когда они уезжали, Сухожилии, глядя им вслед, сказал:

- Довезут: гаахгеры! Народ твердый, хоть всю гемлю придется протопать, а довезут.

Пыжов принес Сухожплпну планы приисков и образцы найденных им пород.

Сухожилии спросил задумчиво:

- Почему бы вам не задержать их у себя до времени?

- Видите ли, - замялся было Пыжов, - здесь огромные ценности. И для будущего развития края они имеют...

- Понятно, - прервал его Сухожилии и, протягивая осмоленный мешок Пыжову, приказал: - Держи и сохраняй сам пока. Вернемся, тогда вместе поглядим, что к чему, а сейчас нам некогда. Так что береги, дорогой.

И сейчас Пыжов, помогая папе обдавать паром забой, говорил озабоченно:

- На приисках мне удавалось размывать водяной струей довольно твердые породы. Это подтверждает, что добыча угля может вестись подобным способом. Допустим, если б сейчас у меня в руке был шланг не с паром, а вода под высоким давлением, мы могли бы убедиться в эффективности этого способа.

Папа крикнул ему:

- Отлично, если будет заседание ревкома, вам следует кратко информировать об этом на будущее. А если вас сейчас не смогут выслушать, не забудьте напомнить о своем способе при первом же подходящем случае. - И добавил с сожалением: - Знаете, очень обидно, что приходится в силу сложившейся обстановки временно отказываться от многих прекрасных революционно-технических идей, которые могли бы радикально облегчить тру?

человека.

Опреснухин, махая лампой, кричал, чтобы все подавались на-гора грузить уголь в порожняк.

В угрюмых сумерках ливня на раскисшей земле, залитой водой, было не лучше, а хуже, чем под землей. Уголь грузили поспешно, навалом; из деревянных желобов вместе с шуршащими потоками угля вырывалась черная от пыли вода и хлестала из железных щелей углярок.

Люди работали полуголые, словно в жарком тупиковом забое. И кто-то сказал, чтобы подбодрить других:

- Дождичек уголек отмывает. Еще такого мытенького ни разу не отправляли.

Никто не ответил, потому что разговаривать в этом воздухе, трепыхающемся водой, было так же трудно, как запеть, переплывая реку, взлохмаченную волнами, хлещущими в рот, в глаза, в уши.

Сопровождающие эшелон горняки уселись на угольные кучи платформ, пряча винтовки под брезентовые балахоны и куртки. На последней платформе под укрытием из бересты стоял пулемет с колесами, глубоко врытыми в уголь.

Эшелон ушел, скрылся в водяной мгле без гудка, без прощальных возгласов. А люди снова побрели к копру, чтобы рубать, отгребать, откатывать уголь для другого, последнего эшелона.

Его грузили ночью. Плеск воды, шуршание падающих глыб, хриплое дыхание невидимых людей, лязгание лопат и почти полное молчание всех работавших...

С охраной последнего эшелона ушли Алеша Супырин, Вася Лепехнн, Анпсим Парамонов и старшим над ними забойщик Краснушкин, у которого в деревянном сундуке лежали связки динамитных патронов с короткими белыми запалками из бикфордова шнура. Этому последнему эшелону не дали пулемета. Но каждому из охраны выдали по восемь фунтов динамита для самодельных бомб.

Дуся, с мокрыми медными волосами и бледным острым личиком, облепленная сырым платьем, обходила ребят.

- Смотрите не промочите бомбы-то, а то придется ими только как камнями швыряться.

Анисиму Дуся дала ведро со щами, обвязанноз тряпицей, и приказала:

- Не расплескай, а то рот обдерете всухомятку одни сухари есть.

Подойдя к Васе Лепехину, осветив шахтерской лампой свою голову, обычно туго обвязанную платком, сказала строго:

- Ну, гляди. Видал, какая рыжая? - и, усмехнувшись задиристо, заявила: - Сапоги, может, новые зря трепал из-за рыжей-то?

Вася потупился.

- Все равно ты для меня самая наилучшая. - И пообещал: - А про то, какая ты есть, я все тебе в письмах опишу.

И этот эшелон ушел в трепещущую темноту...

И только кто-то, стоя на углярке, долго махал шахтерской лампой. Словно светлячок метался в черноте ночного мрака, пропитанного потоками воды.