Вадим Кожевников - Заре навстречу

- Засомневался?

- Да это я только для разговору, - обиделся Степан. - Любите вы будущее описывать. - Спросил шепотом: - А как вы мыслите: Дуська Парамонова за мной на-гора тревожится?

- А что ты ей?

- Рыжая, а все ж ничего... - мечтательно произнес Степан.

- Шел бы ты отсюда, - сердито сказал Сухожилии. - Ни к чему вдвоем тратиться.

- Вот вы и ступайте. - Не дождавшись ответа, предложил: - Давайте метнемся, кому что. Если решка - моя взяла.

Порылся в кармане, щелчком подбросил монету, она шлепнулась на ладонь. Но Степан почти мгновенно накрыл ее другой ладонью.

- А ну покажи, - попросил Сухожилии и ухватил его за руку. Но Степка не разжимал ладони. И оба они, огромные, долго топтались в воде, оказавшись равными по силе.

- Жулик, - сердито отдуваясь, произнес Сухожилии и, опустив руки Степана, приказал: - Пошел прочь отсюда, жульмап, и все!

Степан снова стал к стене и тяжело сопел там, терпеливо снося оскорбления. И вдруг робко заметил:

- Павел Степанович, водица-то, глядите, опала маленько.

Сухожилии посветил фонарем, согласился:

- Значит, сдержали.

- А может, мачухинская шахтепка опорожнилась?

- Может, и так.

- Вот как за разговором скоро время проскочило! - радостно воскликнул Степан.

- Какой с тобой разговор, когда ты жулик!

- Ну, будя словами кидать, - обиделся Степан. - Не на деньги играли, это на деньги нельзя. А на остальное ловчить можно.

Послышались шаги бредущих по воде людей. Держа высоко лампу, подошел Опреснухин, с пимн венгр Дукес, юрбоносый, с черными выпуклыми смоляными глазами, и белокурый чех Антон Гетцкпй.

- Вы чего тут бродите, как водяные? - сердито спросил Степан.

Опреснухип коротко рассказал:

- На западном участке пыль рвануло, крепь начала гореть, а потом и пласт занялся. Заделали заслоном и кирпичной кладкой.

Дукес спокойно заметил:

- Будет еще горсть. Но шахту не тронет. Хорошо замуровили.

- Замуровали, - поправил Сухожилии.

Гетпкий усмехнулся и согласился:

- Да, крепко замуровали, - и, показывая обожженные руки, объяснил: Тепло было, а теперь ничего.

Дукес обратился к Степану:

- Ты тут уже давно живешь, надо сменку делать.

И спички у тебя сырые стали, а мои сухие.

Сняв шапку, он показал лежащий внутри ее коробок и снова надел шапку на голову.

- Нам компании не требуется! - сердито огрызнулся Степан. - И мы огонек не в кармане носим.

Он тоже снял шапку и показал лежавшую в пей большую медную зажигалку.

Гетцкий осветил лампой стены:

- Уходит водичка. Можно на-гора - сохнуть.

Дукес подошел, тщательно оглядел каменную кладку заслона, одобрил:

- Ничего, красиво.

Они вышли в продольный штрек верхнего горизонта, где отдыхали лежа шахтеры, и вместе с ними побрели к стволу.

Вдруг Степан остановился и сказал:

- Эй, шахтерня, а что, ежели угольком объявить, что копь спасенная?

Сухожилии подмигнул Опреснухину:

- Верно, лучше всякого митинга.

- Это будет даже красиво, - обрадовался Дукес.

Антон Гетцкий поддержал его:

- Пускай пожар, пускай вода, а мы даем революции уголь!

Шахтеры заговорили все разом:

- Правильно, погреемся!

- И у баб слезы просохнут, когда увидят - уголек пошел. Дело ясное.

Шахтеры, разбирая инструмент, согнувшись, поползли в ходок к забою.

Сквозь просветы в облаках прорезывалась луна, а иногда г. зияющие промоины высыпали бесшумно звезды, и тогда черные лужи начинали светиться голубовато, трепетно.

Жители поселка не расходились с шахтного двора.

Только дети да старики улеглись на рогожах под навесом копра. А все. кто был в силах, стояли и смотрели на его железную дверь.

Когда огромное чугунное колесо на копре закружилось и толстый замасленный канат пришел в движение, все люди придвинулись к шахте, даже те, кто спал, вскочили и бросились к копру. Но на-гора вышла клеть не с людьми, а с вагонеткой, наполненной сверкающими кусками угля.

В первый момент люди не поняли, что произошло, но тут же отозвались шахтерские их сердца, угадали они замысел своих отцов, сыновей: объявить таким способом родным о спасении шахты. И тогда одни стали плакать, другие обниматься, третьи собирать сонных детей, чтобы вести их домой.

Когда медленный белесый рассвет промыл все небо и за тайгой поднялось теплое солнце, шахтный гудок на копре обычным своим сипатым голосом разразился густым ревом, как всегда призывающим в шахту новую смену. А из клети выходили мокрые, усталые, измученные шахтеры, все в ушибах и ссадинах, обмотанные черными бинтами, обычной, неторопливой поступью брели в поселок - одни в землянки, другие - в балаганы. А те, кто должен был их сменять, стояли в очередь возле копра, озабоченно ощупывали инструмент и совещались вполголоса, кому какой уголек сегодня доведется рубать.