Дмитрий Красавин - Естественный отбор

- Красивый шрифт, - заметил М.В.

- Да, - согласился я.

Мы помолчали. Яша, не заметив по нашим лицам ничего радостного для себя, подошел поближе.

- Ба! - воскликнул М.В., поворачиваясь к нему лицом, - Яша, ведь твое имя тоже в буквах алфавита! Ты тоже жертвовал на строительство церкви!

Яша пристально, минут пять, как загипнотизированный, смотрел на табличку, не слыша и не замечая ничего вокруг.

Я тронул его за плечо:

- Пойдем, мы собирались познакомиться со старцем Пантелеймоном. Масленников уже около келий нас ждет.

Яша растерянно перевел взгляд с таблички на мое лицо и в каком-то сомнамбулическом состоянии послушно пошел за мной следом.

М.В. призывно махал нам рукой, стоя рядом с невысокой, окрашенной в охру дверью. Когда мы приблизились, он слегка постучал по ней костяшками пальцев и приоткрыл. Старец Пантелеймон, довольно плотного телосложения мужчина, с нечесаной толстовской бородой, в черной рясе, поверх которой были рассыпаны его длинные седеющие волосы, сидел на деревянном стуле за небольшим письменным столом и что-то писал. Помимо стола в комнате (кабинет? гостиная? прихожая? - вероятно, все вместе взятое - "общая" комната) находился большой трехстворчатый шкаф, деревянная лавка - от стены до стены и в противоположном от двери углу небольшая икона Св. Сергия Радонежского, в посеребренном киоте. Маленькая дверь, не согнешься - не пройдешь, вела из "общей" комнаты в спальню.

Старец поднялся из-за стола нам навстречу. Мы поклонились, по христианскому обычаю. Старец в ответ поклонился нам и пригласил присаживаться на лавку.

- Никак с таллиннскими гостями решил меня познакомить? - обратился он к М.В.

- Да, они много наслышаны о...

- Где я могу найти Вашего ктитора? Или кто тут строительством заведует? - неожиданно перебил Масленникова Яша.

- ?!

- Я прошу извинить, но у меня дело, не терпящее отлагательств, пояснил он нам всем и, повернувшись к М.В., попросил:

- Миша, пожалуйста, проводи меня. Минут десять поговорю, и вернемся.

Я, конечно, понял, какая Яшу муха укусила. Но так неуважительно к старцу вести себя в его кельи!? Нужно было отложить визит к Пантелеймону, а коль уже пришли беседовать, оторвали старца от его уединенных размышлений, то надо оставлять за порогом суетные помыслы. Однако удерживать Яшу, если он на что-то всецело настроился, было бесполезно, а присутствовать при его разборках с монастырскими властями я не хотел. Поэтому попросил у старца разрешения остаться. Он не возражал.

- Рассказывай, - обратился ко мне старец, когда Яша с Масленниковым вышли из кельи. - Какому патриархату в Эстонии православные хотят подчиниться?

- Вадим...- неуверенно произнес я. И сразу понял, по голосу, по глазам и еще по каким-то неуловимым приметам, что сидящий напротив меня старец и уехавший из Эстонии в поисках смысла жизни пятнадцать лет назад Вадим - одно и тоже лицо.

- Вот так встреча! - искренне восхитился я.

- Я уже давно не Вадим, - мягко поправил меня старец. - Принимая монашество, человек отрекается от всего мирского, в том числе, и от прежнего имени.

- Ну да, конечно...

- Но, если тебе так удобнее, можешь называть меня Вадимом. Мне безразлично. Форма обращения должна способствовать взаимному раскрытию участников беседы, чтобы не было неискренности, недомолвок.

Я пребывал в некотором замешательстве. С одной стороны, отправляясь в Мелешки, я надеялся встретиться с Вадимом. С другой стороны, этого благообразного старца, с кроткими детскими глазами, от всего облика которого веяло тишиной и умиротворенностью, язык не поворачивался называть мирским именем.

- А разве патриархат не форма? - вернулся я к прозвучавшему в начале беседы вопросу, решив, что задумываться над именем не имеет смысла - как по ходу беседы сложится, так и будет.

- Форма, - согласился он. - Но по тому, какую форму вы выберете, можно судить о нюансах содержания.

- Форму, к сожалению, на нас хотят надеть ту, которая более нравится политикам. Но при всем уважении к Константинопольскому патриарху, большинству православных Москва духовно ближе, чем Стамбул и Хельсинки. И мы с Яшей к вам не в турецких шароварах приехали.

- Много еще в мире суеты, - вздохнул старец.

- И все же, - перевел я разговор на более интересную для меня тему, каким образом Вадим, который, уезжая в Мелешки, проповедовал бедность как "евангельскую жемчужину", говорил о губительности борьбы за первые места в иерархиях ценностей, стал особо уважаемым среди горожан старцем Пантелеймоном, Председателем Совета самой богатой в городе организации Дома трудолюбия?