Дмитрий Красавин - Микеланджело из Мологи

- Если бы Вы умели излагать свои доводы более спокойно, я может быть и согласился... Я даже почти согласен с Вами, но какое отношение наш разговор имеет к спасению Мологи?

- Да ты... - Тимофей Кириллович в сердцах уже готов был произнести "елки-палки" - свое самое страшное ругательство, но запнулся, не закончив фразу, и, перейдя на более мирный тон, пояснил:

- Видишь ли, мой план спасения Мологи прост и не требует принесения жертв, но ты его сможешь осуществить только в том случае, если поймешь суть, поймешь, как он работает. Малейшая неясность может родить неуверенность, и тогда все пропало. Не торопись. Выслушай меня. Я уверен, что если не голова, то сердце твое согласится со мной, а оно уже после подскажет голове более благозвучные, чем мои, формулировки. Ведь одну и ту же мысль каждый человек излагает по-своему. Поэтому позволь мне закончить теоретическую часть так, как я нахожу ее более удобной для изложения. Возможно, практические выводы о путях спасения Мологи, к которым я шел целую ночь, родятся в твоей голове еще до того, как я начну о них говорить.

- Хорошо, - согласился Анатолий. - Я слушаю.

- Благодаря изначальному единству, - продолжил Тимофей Кириллович, все внешнее, явленное в данный момент в этом мире, может восприниматься человеком с такой же степенью достоверности, с какой он воспринимает собственное существование.

- Вы хотите сказать, - еще раз поторопился форсировать мысль Летягина Анатолий, - что каждый человек в процессе творчества может проникнуть силой любви в нечто внешнее, и от этого внешнее станет для него таким же внутренним, таким же достоверным и значимым, как его собственное Я?

- Не горячись. Разумеется, без любви к объекту творчества творить невозможно. Но человек не соединяется силой любви с внешним, а обнаруживает внутри себя извечно существующее единство. Невозможно соединиться с тем, что уже находится в тебе изначально.. Твои лучшие картины прекрасны потому, что их рисовал художник, умеющий постигать изображаемые им предметы не как нечто постороннее, чуждое, а как подсмотренное им в глубине самого себя.

- Вы мне льстите.

- Самую малость. Твоя заслуга в том, что ты умеешь передавать в красках красоту мира. Но красота - это и есть, по сути своей, отблеск божественного единства во внешнем мире, резонансом вспыхивающий в глубинах человеческого Я. Мир прекрасен только для тех людей, которые не разучились находить внешнее в глубинах своего Я. Для тех, которые утратили это изначально присущее всем людям качество, красоты не существует. Окружающий их мир враждебен и безобразен. В таком мире страшно, а иногда просто невозможно жить!

Произнеся последнюю фразу, Летягин стукнул себя ладонью в грудь, закашлялся и... замолчал. Некоторое время, поставив локти обеих рук на доски стола и подперев кулаками виски, он напряженно всматривался в радугу рассыпанных по столу пятен краски, потом, не разглядев в них ничего утешительного, вскинул брови вверх и с какой-то мольбой в голосе спросил:

- Ты веришь в гений Сталина?

- Верю, - не раздумывая, ответил Анатолий.

- Веришь ли ты, что Сталин, хоть и атеист, но не слабее, чем мы с тобой, способен всей мощью своего громадного сердца ощущать явленную Богом в природе, поступках, чувствах и мыслях людей красоту?

- Верю!

- Вера твоя да поможет тебе. - Тимофей Кириллович поднялся из-за стола, перекрестил Анатолия правой рукой и уже набрал в грудь воздух, чтобы на едином дыхании развернуть перед молодым художником взлелеянную бессонной ночью идею, осуществление которой приведет к спасению Мологи, как вдруг дверь мансарды тихонько скрипнула, и на пороге появилась девочка лет тринадцати в легком ситцевом платье бледно-палевого цвета, украшенном двумя приколотыми к левому плечу ромашками . Склонив голову на бок так, что рассыпчатые каштановые волосы, упав на грудь, закрыли половину лица, она молча остановилась в дверном проеме.

- Тебе чего? - спросил Тимофей Кириллович.

- А я все слышала, - сказала прелестная незнакомка и, откинув волосы с лица, посмотрела на Летягина широко открытыми зелеными глазами.

- Что все?

- Как вы про Сталина говорили. Я сначала постояла немного на лестнице, послушала, а потом вошла.

- Это Анастасия, дочь Надежды Воглиной, - пояснил Анатолий. - Она каждый день приходит смотреть, как я работаю. Сама уже неплохо рисует.

- Вы меня не прогоните? - спросила девочка.

Летягин вопросительно посмотрел на Анатолия. Тот пожал в ответ плечами, потом, переведя взгляд на девочку и увидев ее умоляющие о доверии глаза, заметил: