Анатолий Краснов-Левитин - Топот медный

Обыкновенно антирелигиозники говорят о противоречиях в Евангелии. В то же время они делают вид, что не замечают кричащих противоречий марксизма. Одним из таких противоречий является претензия на научность, реалистичность - и одновременно отвлеченность и догма-тизм: подметив какую-то отдельную черту, сторону проблемы, марксисты немедленно возводят ее в абсолют. Ничего, кроме нее, не видят и не слышат, совершенно не желают считаться с практикой, с фактами, опровергающими их теорию. Это мы и видим в данном случае.

За последние годы мне пришлось видеть несколько десятков обращений от атеизма к христианству. Из всех этих случаев только в одном страдание (заключение в лагерь) играло некоторую роль. Во всех остальных случаях главным стимулом в обращениях являлось искание правды в интеллектуальном плане и потребность нравственного очищения и обновления в плане эмоциональном.

Таким образом, марксистская теория во всех этих случаях полностью опровергается крите-рием индивидуальной практики всякого верующего: любой христианин знает, что утешение в страданиях - это лишь один из элементов (при том совершенно второстепенный) в комплексе религиозных переживаний. Если мы обратимся к Евангелию, то и тут мы увидим, что там "утешительство" имеет лишь самое незначительное место.

В этом отношении интересны евангельские заповеди о блаженстве. Из девяти заповедей только одна - вторая - обещает утешение страждущим (это первая, начальная ступень религии) :

"Блаженны плачущие, яко тии утешатся".

Затем идет нравственная заповедь: "Блаженны кротцыи, яко тии наследят землю" и всеобъемлющая заповедь: "Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся" - и дальнейшие заповеди, требующие нравственного обновления, чистоты, самоотверженности, борьбы за правду и мир на земле.

Какую роль играло "утешение в страданиях" в обращении апостолов Андрея, Петра, Иакова и Иоанна - пытливых, ищущих истины людей из народа, услышавших в словах Христа голос Истины, всё бросивших и пошедших за ним или в обращении мытаря Закхея, другого мытаря - апостола Матфея (сборщиков податей, у которых под влиянием Христа заговорила совесть, - и они бросили обеспеченное почетное положение в обществе, раздали свое имение и пошли за Христом)?

Или какое значение имели страдания в обращении апостола Павла, огненного проповедника истины?

Но если марксистское положение о генезисе религии через страдание опровергается индивидуальным опытом отдельных личностей, то еще более это положение опровергается социальным опытом. Пусть, например, Л. Ильичев расскажет, какую роль играло страдание в крещении Руси - молодого народа, бодрого и полного сил, выходящего на историческую арену? Или какое значение имело "утешение в страданиях" в обращении в христианство германских варваров, в религиозном движении Константина Великого, освободившего рабов, Яна Гуса, Лютера и т. д.? Задать все эти вопросы - значит, ответить на них. Ровным счетом - никакого.

Тем не менее, в вышеприведенном положении имеется доля истины: одним из компонентов религии является утешение страданий.

В этом отношении религия наиболее близко напоминает искусство. В поэтике Аристотеля, как известно, особую роль играет понятие "катарсис" понятие, вызвавшее огромную литера-туру в мировой эстетике.

Термин "катарсис" (очищение) всплывает у Аристотеля в следующем контексте:

"Трагедия есть... воспроизведение действием, а не рассказом, совершающее посредством страдания и страха очищение (катарсис) подобных чувств" (Аристотель "Поэтика" пер. Новосадимского, Ленинград, 1927 г., стр.47).

В чем смысл этих слов? В том, что страдание страданию рознь: находясь в лагере, я видел, как люди страдают, возвышенно, героически, и это страдание их очищает (катарсис), облагораживает, открывает новые пути для их внутреннего развития.

И я видел людей, которые страдают жалко и трусливо, пресмыкаясь и теряя человеческий облик, - такое страдание заводит в тупик, ведет к разложению, вырождению личности. Страдание является горнилом, в котором очищается человек, но и суровым экзаменом, которым проверяется личность:

"Он много страдал и умел он страдать,

Невольно колена пред ним я склонила,

И прежде, чем мужа обнять,

Оковы к губам приложила".

- говорит княгиня Волконская (жена декабриста) у Некрасова.

"Лаокоон страдает, но страдает так, как Филоктет Софокла: его мука глубоко трогает нас, но мы хотели бы переносить наши муки так же, как и этот великий человек," - пишет знаменитый немецкий писатель Г.Э.Лессинг ("Лаокоон" 1933 г. ИЗО ГИЗ, стр.61).