Феликс Кривин - Хвост павлина

Но прибор для включения света на всякий случай назвали _выключателем_.

В ЛАБОРАТОРИИ РЕДАКТОРА

Когда средство самосохранения становится главным средством редакторской деятельности, хранить уже нечего: испортился продукт.

ОКРУЖЕНИЕ ФОНТЕНЕЛЯ

Французский писатель Фонтенель, по свидетельству современников, никогда не смеялся. Он только улыбался - и в результате прожил сто лет.

Впрочем, не так важно, что говорят о Фонтенеле современники, как то, что говорит о современниках Фонтенель. "Фонтенель, посещавший литературные салоны на полвека дольше всех прочих сочинителей XVII столетия, получил тем самым возможность отомстить напоследок многим недругам своей молодости".

Сент-Бев прав: прожить сто лет - это действительно редкое везение. Тут можно отомстить не только недругам, но и друзьям, которые уже достигли бессмертия, тогда как ты - по-прежнему смертный. Столетний, но смертный.

А какие люди тебя окружали в молодости! Мольер - сегодня его все хорошо знают, - баснописец Лафонтен, сказочник Перро... А Корнель? А Расин? А Буало? Не говоря уже о Ларошфуко и Лабрюйере... Какое блестящее окружение! Какой алмазный венец!

СОВЕТЫ НАЧИНАЮЩИМ

Начинающего писателя Жан-Жака Руссо принимал у себя сам господин де Боз, секретарь Академии надписей и хранитель королевской коллекции медалей.

Какие были должности, какие ответственные посты!

Где они сейчас, хранители коллекций, академики надписей?

Вероятно, на прежних местах и по-прежнему дают советы начинающим: как писать и о чем писать, чтоб к старости собрать солидную коллекцию медалей.

ИСКУССТВО И КОММЕРЦИЯ

- Искусство и коммерция несовместимы!

- За тем исключением, когда искусство торгует собой.

ОБВИНЕНИЕ И ЗАЩИТА

На всех процессах жизни литература выступает в роли обвинителя и в роли защитника. Обвинителя зла и защитника добра.

Вторая роль особенно трудная.

Особенно если думать не о том, чтобы оправдать подзащитного, а о том, чтобы оправдать доверие начальства.

ВЕК ГОГОЛЯ

Век Мольера еще смеялся над веком Рабле, а в России уже рождался век Гоголя.

- Смешно пишешь, - говорил неизвестный читатель великому, но тоже неизвестному писателю. - Я над твоим Ершом Ершовичем неделю хохотал. Ну прямо Мольер! Лафонтен! Только фамилии не ставь, пусть тебя лучше не знают.

Через двести лет грядущий писатель Бальзак назовет Лафонтена единственным, не заплатившим за свой гений несчастьем. А современник Лафонтена, всю жизнь плативший одними несчастьями, бредет со своим семейством по бескрайней промерзлой земле...

- Долго ли муки сея, протопоп, будет?

- Марковна, до самыя смерти...

- Добро, Петрович, ино еще побредем...

Два века брести Аввакуму, чтоб добрести до века Гоголя. Он и бредет. Бредет и бредет... "...полежал маленько, с совестью собрался... Ох, времени тому..."

В это время, которому ох, начинался век Гоголя.

И начался он с того, что с совестью собрался.

ПОДАРОК СЛЕДУЮЩЕМУ ВЕКУ

В конце каждого века аврал: опять недодали миру великих сатириков! А ну-ка поднатужились! Пятнадцатый век!

- Будет сатирик... В конце века дадим. Франсуа Рабле, грандиозный сатирик!

- Опять до конца века тянете? Боитесь, чтоб сатирик собственный век не покритиковал?

- Так они же... вы их знаете... всегда своих критикуют...

Шестнадцатый век недоволен: зачем ему Рабле из пятнадцатого, когда у него свой Сервантес?

- Ну, Сервантес - это для нас, - смекает семнадцатый. - Будто у нас своих нет. Один Мольер да Свифт чего стоят. И еще Вольтер будет. Но это в конце.

В конце - это значит: подарок восемнадцатому веку. Каждый старается на другой век спихнуть. Не любят критики, потому и придерживают сатириков, не пускают прежде времени в свет.

Сервантес появился раньше, так его потом сколько мытарили! И в солдатах, и по тюрьмам, и даже в рабство продали - только бы не допустить до критики своего собственного века!

А СВИФТ СОКРУШАЛСЯ

Свифт сокрушался: "Вот уже семь месяцев прошло после появления моей книги, а я не вижу конца злоупотреблениям и порокам".

Прекрасно сказано!

Особенно если учесть, что прошло двести лет после книги Рабле, две тысячи лет после комедий Аристофана...

И всего сто лет до Гоголя. Полтораста до Чехова. И ничему не видно конца.

А Свифт сокрушался!

ЖИЗНЬ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

Жизнь - это бег с препятствиями.

Потом - шаг с препятствиями.

Потом - медленный шаг с препятствиями.

Меняется темп движения, но препятствия остаются.