Владимир Крупин - Ловцы человеков

- Н-ну! - решительно сказал полностью одевшийся Стас. - Побросаю еще в согретую воду. А ты походи, походи по берегу. Грейся.

Редкое, но ласковое солнце показалось и порадовало блеском воды, свечением желтого песка, сиянием низкого прохладного неба. Стас, чтобы не слепило глаза, повернулся к солнцу спиной и взмахнул спиннингом. Я пошел в лесотундру.

Да, так называлась учебником географии такая местность: мелкие низкие березки, мхи-беломошники, просто мхи, болота, кочки, редкие худые елки, бурые пятна болот, холод и дождь. Весной здесь океан до самого океана, летом тут живьем сжирает гнус, но до чего же здесь хорошо. Это для нас, тут другим не климат.

Вернулся к реке. Стас все так же равномерно кидал блесну. Она пересвистывала реку наискосок, потом, влекомая катушкой за леску, приближалась к рыбаку и вновь посылалась за счастьем.

- Стас, я тебе не мешаю?

- Ты что, я уж соскучился.

- Хариус же чуткий.

- Так мы же не о нем говорим, а на литературу ему плевать. Да и на нас тоже. А уж блесна какая, сам бы съел, игнорирует, гад.

- Оставьте сети, ловцами человеков сделаю вас.

- Это у Замятина, по-моему, есть такой рассказ "Ловцы человеков".

- Но он не о литературе. А из меня даже тундра литературу не выветривает.

- Еще бы! Тут надо две недели хотя бы прожить. Мы с Личутиным десять дней на Мегре ловили, и все десять дней о литературе.

- С Володей не скучно. Энергичный классик. Только вот еще как его "Раскол" осилить. Хотя, я знаю, есть у него совершенно преданные поклонники. Я Володю люблю, мне вообще его хочется защищать, жалеть, он же дитя в чистом виде. Обязательно всем гадостей наговорит. Помню, они собирались втроем, он, Абрамов, Белов, спорят, так, что искры летят. К ним Горышин подойдет, они ему все по пояс. Ему командуют: "Немедленно сядь". Он и, сидя, их на голову выше. Я с Володей в давние годы пьянствовал, он улыбается: "Так бы тебе башку и оттяпал". На дискуссии по историческому роману на меня обиделся жутко. Да и Сегень тоже, и Проскурин. Балашов только не обижался. Я назвал историческую прозу фантастикой из прошлого. Что он, Личутин, с магнитофоном за царем бегал, за патриархом? Еще и пишут: "Занося ногу в стремя любимого дончака, Великий князь думал...", во, уже и мысли читают покойников.

- Он у меня печку утопил на Мегре, - вспомнил Стас. - Мне печку сварили, она килограммов тридцать. Говорю Володе: "Спрячь на том берегу". Он повез и утопил.

- Но вообще-то, слава Богу, крестился, а то была в нем гремучая смесь язычества и старообрядства.

- А вот она, а вот она! - заговорил Стас, вздергивая дугу спиннинга, - а, зацеп, - он потянул сильнее, но не сорвал блесну, леска выдержала, выволок сучок. Освободил блесну, забросил. - Так можно инфаркт получить. - Он крутил ручку катушки и говорил: - Знаешь, ты можешь обо мне что угодно написать, что угодно рассказать, выдумать, что я бабник, пьяница, лгун, но сказать или написать, что я плохой рыбак ты не имеешь права.

- Никогда! - торжественно сказал я. - Вылезай! Я всем скажу, что ты поймал огромную рыбу. Вылезай, ты не должен погибнуть. Знаешь, как я напишу? "И уже когда он окончательно погибал и замерзал в этой неласковой приполярной предзимней реке, она схватила. "Рыба, - взмолился он, - не уходи, рыба, я тебя так долго ждал. Я больше суток ехал на поезде, летел два часа на самолете, потом на вертолете, шел пешком, проваливаясь в болото. Рыба, не уходи!"" Какая она громадная, он понял, когда она прошла под обрывом, тень ее заслоняла свет маленькому стаду хайрюсенков. Она сорвалась, но уже на отмели, и тогда он кинулся на нее, охватил руками, чувствуя, как бьется под ним и подбрасывает его ее прекрасное мокрое тело". Так напишу я, и пусть остальные рыбаки писатели застрелятся.

- Очень литературно, - сказал Стас. - Никто не поверит и не застрелится. Надо ловить.

- Хотя бы выпей немножко.

- Да, надо. - Стас положил спиннинг на песок острова и побрел ко мне через протоку. В одном месте было глубоко, он даже зачерпнул через высокие бродни. Огорченно охнул.

Я разложил на траве помидоры, сыр, срезок колбасы, шоколадку, налил, протянул:

- Звиняйте, вельможный пан, шо без салфетки, бо в Парижах нэ бували. Стас выпил, стащил с мокрой ноги сапог, размотал портянки, выжал, перекрутил и встряхнул шерстяной носок. Я полил на красную ступню водки. - Растирай. Слушай: вот читает хохол лозунг на заборе: "Бей жидов - спасай Россию" и говорит: "Дуже гарный призыв, но циль погана". Знаешь, где прочитал? В "Московском комсомольце".