Владимир Крупин: Меж городом и селом

Я отказался читать заранее то, что все равно услышу. Думаю, что они уже начинали во мне разочаровываться.

-- Премия -- это взятка, -- философствовал я перед женой. -- Дадут, и обязан отработать. Ведь я уже потом против этого РАО нигде не вякну. Вот такому-то (фамилия) издал книгу такой-то (фамилия), он же теперь слова против него не скажет.

-- Но книга-то хорошая, -- возражала жена. -- Или ты забыл про клок шерсти с паршивой овцы? И вообще, что ты на этом зациклился? Вообще можешь не получать. Откажись, пока не поздно.

-- Поздно уже.

-- Тогда не мотай мне нервы.

На церемонию вручения меня хотели везти на машине. Я отказался не почему-либо, а просто потому, что здание, где был вечер, было рядом с метро. Я с детства жалею технику. Меня просили приехать пораньше, но я подумал, а чего я там буду толкаться, и приехал в обрез. Мокрый от напряжения и страха референт, вымученно улыбаясь, провел меня в комнату президиума. По дороге обнаружил, что я без галстука, и приказал кому-то принести три на выбор. Я уперся, я не ношу галстуков. В комнате президиума был богато накрытый стол. Я из любопытства приподнял одну из невиданных мною бутылок за горлышко. Референт испуганно сказал:

-- Может, после церемонии?

Видимо, он полагал, что русский писатель хлобыщет коньяк стаканами. Значит, ему велели отвечать не только за мою доставку, но и за мой внешний вид.

Меня подвели к Илье Семеновичу. Спасибо, что хотя бы не похлопал по спине, не сказал: "Вот вы какой, оказывается", -- просто пожал руку и указал на накрытые столы, уточнив, что это просто так, банкет впереди.

Я отвел в сторонку край занавеса, посмотрел в зал. Публика была очень приличная: ветераны и школьники. Началась церемония. Долго гремел оркестр. Звучал "Рассвет на Москве-реке" из "Хованщины" Модеста Мусоргского. Долго оглашались списки добрых дел этого объединения. Вручались подарки. Вот велели готовиться и мне.

Илья Семенович... говорил без бумажки. Что меня обрадовало. А то получилось бы, что я без бумажки, а он с ней. Вынесли диплом лауреата. Диплом -- прямо чудо полиграфического искусства. Даже и конверт, из которого извлекли диплом, был специальный, сверкал золотом каемки и серебром надписей. Илья Семенович не без основания излягал правительство за невнимание к проблемам культуры, литературы, сказал, что я хороший, что они решили меня отметить и т. п.

Референт шептал мне о заслугах Ильи Семеновича. Ясно, что мне полагалось их, эти заслуги, озвучить, сделать достоянием общественности. В зале было много средств массовой информации. Из упрямства я ни слова не сказал в адрес Ильи Семеновича, более того, заявил, что хорошая литература не нужна никому: ни коммунистам, ни демократам, она независима, она на стороне униженных и угнетенных, что демократия плодит нищету, разврат и разбой, уменьшает рождаемость, увеличивает смертность, и даже ляпнул такую фразу, что подачками от богатеньких Буратино культуру не поднимешь. "И не надо: русская культура самодостаточна". Что я вкладывал в это слово, которое совсем не люблю, я не понимаю до сих пор. Но то, что мое выступление было не по нутру Илье Семеновичу, я сообразил. Пожал его руку. Оркестр исполнил "Славься..." Михаила Глинки из оперы "Жизнь за царя". Я ушел со сцены с большим конвертом. За кулисами Илья Семенович сообщил, что деньги они сюда не привезли, чтоб "презренным металлом" не омрачать радость события, что просит прямо завтра приехать к ним в офис за суммой. Сказал загадочно: "Для начала дадим вам пять тысяч. Немного, конечно, но это же, -- он похлопал меня по плечу, -- для начала".

Мне не хотелось на банкет, я и не остался. Ушел, даже и не извинился. Референт меня не уследил. А вот одна женщина перехватила. Она просила у меня денег на поездку в Оптину пустынь.

-- А вы знаете, мне денег сейчас не дали, -- извинился я. Но я видел, что она мне не поверила.

Жена, не ходившая на церемонию, посоветовала вообще за деньгами не ездить.

-- Ну уж нет, -- сказал я, -- я столько позорился, должна же быть какая-то компенсация.

Наутро несколько газет сообщили об учреждении премии и первом ее лауреате. Позвонил товарищ, очень давно не звонивший:

-- Ну что, старичок, надо тебя качнуть.

Когда я к обеду рассказал уже нескольким знакомым, что денег мне не дали, я решил их получить. Позвонил... нет, не Илье Семеновичу, его телефона не знал, а референту. Референт говорил очень холодно. Выговорил и за речь, и за отсутствие на банкете. А про деньги спросил:

-- Разве вы их не получили?