Владимир Крупин - Варвара

Выгребла зерно, смолола, напекла пшеничных пирогов, назвала в гости всю деревню. Пришли к ней, с собой принесли. И что ты скажешь - еще и сплясала. Вот как. И живет! И голосов не слышит.

Семечко

Грызли семечки, и кто-то уронил целое, оно проросло. К осени дело, а росток знать ничего не знает, тянется. Пожалела: для нас ведь хочет вырасти. Выкопала, пересадила в кадку. Но нет, парень, видимо, толку мало со своего места срывать. Завял...

Тут я другое хотела сказать - вот как не вовремя семя кидать.

Хуже нет не ко времени рождение. Курица тайком нанесла яиц семь штук и села. Сидит, парит. Я ее согнала: скоро мороз. Вылупятся, куда с ними?

Правда, если корова теленка принесет, так он хоть и поздыш, ему рады. В избу принесут. Так то теленок.

А если на людей переводить, так ребенок хоть к зиме, хоть к лету всегда радость.

Лишь бы не война.

Двадцатый век

На всяких людей насмотрелась. Видела и таких, что - прости господи... Пошла под утро воды в титан налить, гляжу, выскакивает из номера почти голая, там один жил командировочный. "Ах, ты!" - говорю. И стала ее стыдить. И что мне самое дивное, так хоть бы капельку скраснела. Ни грамма! "Не стыдите, - отвечает. - Двадцатый век!"

Ремнем бы я перепоясала такой двадцатый век. Она, видно, тому своему сказала. Утром он сует пятерку. "Мамаша, мамаша, не сердитесь". - "Уйди, говорю, со своей пятеркой".

Я бы еще поняла, если любовь или что серьезное. А какая там любовь впервые к нам приехал и где-то в первый же вечер сплелись. Двадцатый век!

Соавтор

Раньше было много командировочных. Как наедут: по мясу, по молоку, да по кукурузе - койки негде ставить. И сейчас едут, но все-таки поменьше.

Один как-то вовсе чудно приехал - ни за чем. Я, говорит, в творческую командировку. Живи - место есть. В отдельном номере жил, все писал книгу. Не дописал еще, приходит ночью: "Можно, я почитаю!"

Вижу, прет из него. Конечно, говорю, читайте.

Стал читать. Долго читал. Мне бы самое время поспать: все затихло, но сижу, слушаю. Вот читает он, как жили раньше, еще при помещиках, потом поближе, поближе к нашей жизни. Сначала я понимала, но сон одолевает - не могу, так и тычусь головой. Встряхнусь, опять слушаю, вникаю. Нет-нет да опять ткнусь.

Мне бы умыться, я б стерпела. Вначале-то бодрилась, где и поддакну, потом - нет, не могу! Так и клюю. Он заметил. "Вы спать хотите?" - "Да нет, читайте, читайте". А куда там нет - третий час ночи. Опять читает. Мне жалко его, но не поспи я хоть часика два, какой я наутро работник?

Он снова спрашивает: "Я вам помешал, наверное". - "Нет, не помешали, а поспать бы немного". - "Ну ладно, я потом". Встал, пошел уже, повернулся: "Вы были мой первый чита-тель". Уж какой я читатель, совсем засыпала. "Понравилось ли?" - спрашивает. Я обидеть-то его не хочу, конечно, говорю, конечно, всё складно.

В одном только месте поправила, где он про сенокос писал. Тут-то уж я спец. Не так он выразился. Он согласился: "Спасибо, говорит, теперь вы мой соавтор".

Тихий клиент

Другой жил тоже в отдельном номере. Тихий-тихий, а все приглядывается, замечает. Долго жил. Больше месяца запрещают в гостинице держать, так мы его переписали заново, квитанцию сменили - живи. Навстречу ему пошли. Уборщица даже постирала ему, пожалела. Дает ей рубль и пустую бутылку для сдачи, - купите, мол, вино за рубль семь. Самое дешевое. Она, не будь плоха, да и прямо ему: никогда я не пивала этой кобыльей мочи.

Так вот, раз он подходит ко мне, я дежурила. "Сидите тут, а на втором этаже в карты на деньги играют". Я встала: конечно, это безобразие, но уж очень неохота донос принимать, да еще от него.

Рядом с ним другой клиент стоял, я знак сделала, он понял, а я вроде замешкалась, а потом пошла.

Те, верно, играли, но быстро сработали, поднимаемся - у них журналы на столе. Я на него: "Что я вам, девчонка, чтоб надо мной шутки шутить, гонять туда-сюда".

Потом-то я крепко поговорила с игроками. Люди - не скотины, скажи по-хорошему, поймут.

А этот тихоня на меня заведующей наговорил. Да не в те ворота, не на таком я счету, чтоб под меня подкопаться.

Собрались мы и заявили ему: давай-ка, милый человек, отчаливай. Он грозить: я на вас управу найду! Как тут на него уборщица поднялась! Такой-сякой: ходишь за вами, да еще какая-то на нас же управа! "Нет, кричит, на вас твердой руки!" У нас, говорит, и у самих руки не слабые. Перенеси-ко с наше, закалишься.

Написал ведь все-таки. У нас же и жили проверяющие. Так и пожалеешь власть, сколько у нее времени на доносы уходит.

Бананы в валенке