Павел Крусанов - Ночь внутри

Визит исправника оказался неслучайным. Это стало ясно в конце ноября, когда выпал снег, и жена исправника появилась на улице в песцовой шубе. К тому времени город уже вовсю стаптывал "товары Зотовых", - кто бы сказал тогда, глядя, как бойко идет у братьев дело, что отец поступил нерасчетливо? Напротив, расчет был верен и прост: подарок слишком хорош, чтобы отказаться от него даже недругу, но, принятый, он требует ответа, пройти мимо лавки, как мимо дохлой кошки, исправник больше не мог.

Визит послужил сигналом к концу бойкота. В тот же день были проданы первые восемь пар лакированных штиблет, а через месяц Михаил отправился в Петербург за новой партией обуви. Премудрость его предприятия была незатейливой, - он нащупал жилу, никем в Мельне до него не тронутую, и вычерпал из нее приличный капитал.

Николай ВТОРУШИН

За окном полощется фонарный свет. По стенам прыгают проворные рыжие блики. Дождь хлещет стекла. Полумрак трепещет, в нем оживают призраки - я не знаю, кто они такие, но знаю, что старуха их за что-то ненавидит...

Анна ЗОТОВА

- С первой выручки братья накупили еды. Они отмечали свою победу: отец и Семен (Яков сидел в стороне безучастный) резали на кухне сочными ломтями сырую телятину, посыпали солью и отправляли в рот, который казался глубоким, кровоточащим порезом. Меня не было с ними, я стояла в спальне за дверью и не могла оторваться от щели в досках - мне было страшно, от страха я набила полный рот мягкой булки, и она застревала у меня в горле всякий раз, как кто-нибудь из них улыбался...

А зимой, когда упал спрос на штиблеты и у отца появилось чуть больше свободного времени, в его голову влезла новая блажь. Он решил окончательно покорить этот город - уложить его в свою постель и законно терзать по праву хозяина, - он надумал жениться. С помощью этой уловки Михаил хотел обойти свой жребий, надуть сидящего внутри беса - размножиться, авось потомство разбежится, поди-ка его достань! Но на этих ухищрениях они по очереди замудрили самих себя, - им все равно пришлось исполнить то, что было написано у них на роду...

Николай ВТОРУШИН

- Если я правильно по...

Анна ЗОТОВА

- ...ведь лукавый - мастер опережать человечьи хитрости. Все было решено за них еще до того, как самый первый подумал, что может в этой жизни хоть что-то решить сам.

Николай ВТОРУШИН

- Вы хотите сказать, что ваш отец стал миллионером?

2

Сентябрь пах флоксами. Мельна просыхала после трехдневного ливня, клубилась под душным солнцем бабьего лета. В зыбком воздухе парили ароматы бесчисленных клумб и палисадников - осень бальзамировала отжившего предка.

Огибая вянущие лужи, Николай шел через привокзальную площадь. Он не думал о поездке - о том, как будет уговаривать Митю и что будет хвалить в Мельне, - об этом он устал думать. С тех пор, как его забросили сюда после института на отработку, ему редко удавалось размышлять о чем-то, помимо этого.

Очередь подтянулась к арочному окошку кассы, вырезанному в матовом стекле. За окошком Николай увидел голые руки - светящиеся, мраморно-бледные руки, созданные для восторгов и ласк, - и, еще не взглянув на лицо, догадался, что это та самая женщина, о которой толковала ему в последний дождливый день Анна Зотова. Лицо ничуть не изменилось, было тем же, что и на фотографии, сунутой ему под нос старухой, словно неопровержимый вещественный факт в пользу ее обвинительного слова. Прошедшие годы не оставили на нем следов увядания, оно было свежо, как только что срезанный с грядки салат, но при этом - живое, светящееся, теплое. На фотографии была Психея, здесь - Артемида-охотница. Странный, диковатый взгляд хлестнул Николая, он показался невнятно знакомым... - но не из речи старухи. Точно посреди ясного текста ему попалась фраза на чужом языке.

С билетом в кармане, думая о той, чьи диковинные руки дали ему этот билет, Николай вышел (в дверях флоксы вылили на него свой мед) на затопленную солнцем платформу. Николай не думал о поездке - в нем снова проснулась посторонняя жизнь, - ил чужого прошлого затягивал в зыбь, и с каждой попыткой освободиться он увязал все основательнее.

Предание о Зотовых - от бегства из астраханской степи до октябрьских сумерек ленинградского вечера, когда внук Семена выскочил из мира, как из гремящего трамвая, - всю чашу их простой и жуткой жизни Николай выпил вместе с ними с той разницей, что они, глоток за глотком, хлебали ее больше полувека, а он опростал за три мокрых дня, с той разницей, что они терзали землю своими жизнями и смертями, а он был зрителем, выбитым из собственной памяти, погруженным в их чувства, их волю... Николай видел их уже не тенями из былинного прошлого, он ощущал их во плоти, потому что, существуя только в воображении, они изливали в пространство его личной истории больше страсти, чем иная копошащаяся по соседству жизнь. И только сегодняшней фразе на чужом языке не находилось осмысленного перевода.